Философия уголовного права - [95]

Такой структуре познающего разума соответствует и практическая деятельность. «Разум практический (Спасович, с. 17), направленный к осуществлению в мире внешнем того, что сознано разумом теоретическим, сам из себя, независимо от опыта, ставит для воли законы, которые она стремится исполнить… Веления практического разума Кант называет категорическими императивами, т. е. врожденными ему безусловными требованиями, которые, как и основные идеи, не требуют доказательств и доказаны быть не могут, но сами по себе очевидны для нашей совести, как неопровержимый факт. Эти требования предшествуют всякому опыту, они не усвоены извне, суть требования априорические и формальные, т. е. вытекающие из необходимых форм или организации нашего разума. В этом-то подчинении нашей воли велениям практического разума и состоит ее свобода.

В числе этих неизменных идей, делающихся в области практической безусловными требованиями разума, обращенными к нашей воле, находится и идея справедливости: каждому должно быть воздано по делам его, всякое преступление должно быть наказано.

Право наказывать, говорит Кант, есть право повелителя облагать наказанием своих подданных за совершенные преступления, т. е. за такие нарушения, которые делают виновного не способным оставаться гражданином. Наказание судебное отличается от естественного, которым порок карает сам себя, но и оно никогда не может быть употребляемо как средство для достижения какого-либо другого блага для преступника или для гражданского общества; оно должно применяться к преступнику только потому, что он совершил преступление. В силу своей личности преступник не может быть обращен в вещь. Применение наказания есть категорический императив, и горе тому, кто будет руководствоваться змеиными началами теории полезности по фарисейскому изречению: «Лучше одному умереть, чем всему народу пострадать». Если уничтожить справедливость, то и человеческая жизнь потеряет свою цену; наказание должно быть применено, хотя бы с последним преступником погиб весь род человеческий – «fiat justitia, pereat mundus»[174].

Таким образом, право наказывать обосновывается не свойством права, не интересами общества, а только нравственным требованием, утверждаемым a priori, помимо каких-либо доказательств. Вместе с тем, если и признать несомненно присущим человеческой природе нравственное требование воздаяния, то остается также бездоказательным дальнейшее положение этого учения, а именно, что добро предполагает воздаяние материальными благами, а зло – физическими страданиями; остается необъяснимым, каким образом нравственный институт воздаяния перерождается в юридический – наказания, почему нравственное чувство оскорбляется только преступлениями, а не всякой неправдой, почему оно удовлетворяется только судебным наказанием, а не всяким возмездием, проистекающим от сил природы или, например, при самовольной расплате пострадавшего от противозаконных действий человека; остается, наконец, недоказанным, на чем основывается право государства быть выполнителем требований морального порядка[175].

Сходным в общем построении с теорией Канта, как бы ее разновидностью, является учение Гербарта, отыскивающее основание права наказывать в эстетических требованиях человеческой природы. Как само право есть средство к устранению и прекращению спора многих отдельных воль, спора, нарушающего эстетические требования общественной гармонии, так и наказание покоится на непреложном положении, аксиоме, вытекающей из природы человека: всякое незаглаженное (преступное) деяние нам противно, а потому и требует своего устранения; в этом чувстве неудовольствия, вызываемого нарушенным равновесием, лежит законное основание для применения наказания к виновному, хотя для действительного применения необходимо, чтобы было специальное основание или мотив для осуществления этого закона возмездия. Таким образом, и у Гербарта эстетическое требование наказания является таким же категорическим императивом, как и у Канта, допуская и те же возражения.

Теории, выводящие право наказывать из умственных свойств природы человека. Еще любопытнее третья попытка этой группы, гиганта спекулятивной философии, «великого жреца абсолютного» – Гегеля; теория, еще недавно мечтавшая нераздельно царить во всех областях человеческого знания, разрешать вековые проблемы бытия силой одних логических построений, формальной игрою понятиями. В особенности глубоко проникли эти доктрины в немецкую юриспруденцию, дав ряд талантливых исследований по всем отраслям права и считая в числе своих представителей выдающихся писателей между криминалистами.

Гегель находит, что ссылка на нравственное чувство, положенное Кантом в основу доказательства права наказывать, представляется и бездоказательной, и произвольной, а право и все институты, на нем покоящиеся, должны быть незыблемы. Поэтому основу права наказывать нужно искать в свойствах человеческого мышления, в непреложных законах логики, во всемогущей силе понятия, в трехчленном диалектическом развитии идеи как закона не только мышления, но и бытия. Основанием этого права, по учению Гегеля, является один из коренных законов нашего суждения о предметах и явлениях – закон несамопротиворечия, в силу которого, утверждая какое-либо качество за предметом, мы не можем в то же время и по отношению к тому же предмету отрицать это качество.