Философия уголовного права - [96]

Вне действия этого закона действительно не стоит ни одно мыслящее существо, но как же выводится из него право наказывать? Для ответа на этот вопрос мы должны вспомнить понятия Гегеля о праве и его трихотомию (тезис, антитезис, синтезис) развития зиждущего начала – идеи.

Право есть внешняя форма, воспринятая разумной волей, т. е. регулирование человеческих отношений по принципу разумно свободной воли, воли, проникнутой всецело одним содержанием, почерпнутым из разумной природы человека, – т. е. добром. Таким образом, право коренится не в постоянно сменяющихся жизненных явлениях, не в неопределенных свойствах человеческой природы, а представляет нечто необходимое, вечное, существующее в себе и для себя; оно есть проявление творящего начала, которого человек представляется только вместилищем. Право – это царство осуществленной свободы, мир духа и разума.

В силу этих свойств право в своей области является единым действительным и разумным, а потому по существу своему и ненарушимым. Всякое уклонение от требований права, неисполнение его велений имеет кажущееся существование, должно признаваться ничтожным – отрицательной величиной, заключающей в себе условия своего уничтожения.

Если бы мы на одно мгновение могли себе представить неправду не только фактически возникшей, но и имеющей право на существование, то мы признали бы ее реальной величиной, чем-то действительным, т. е. нарушили бы принцип несамопротиворечия. Называя деяние преступлением, мы придаем ему значение ничтожного, представляем его самоуничтожающимся, следовательно, мыслим его наказуемым, подлежащим уничтожению. Наказание как отрицание отрицания и, следовательно, восстановление правового порядка есть логический атрибут преступления.

Таким образом, и вся карательная деятельность сводится на диалектический процесс развития идеи. Разумная воля воплощается в праве и тем создает свое противоположение. Это противоположение есть воля частная, отрицающая собственную свою сущность преступлением; но это противоположение является только ступенью, ведущей к третьему моменту – сознательному обнаружению сущности права, его ненарушимости, к наказанию, т. е. к принуждению частной воли подчиниться общей.

Субъектом кары является, по существу, само право, а государство – его орган. Не потому, говорит Гегель, возражая Беккариа и Руссо, наказание справедливо, что государство имеет право наказывать, а, наоборот, государство имеет право наказывать потому, что наказание справедливо (или, вернее, по его теории, логически неизбежно).

Но, рассматривая и эту попытку решения данного вопроса, мы наталкиваемся на ряд недоразумений, которые лишают ее действительной цены.

Кант, вопреки всему своему общему учению о праве, рассуждая о наказании, как бы отождествляет мораль и право. Нарушения юридического закона возбуждают ту же реакцию в человеке, как и нарушения требований нравственности: голос совести, безусловное повеление человеческой природы, оказывается голосом, требующим наказания за нарушение внешнего закона. Гегель идет еще далее и ставит положение, несомненно весьма и весьма спорное, что все веления права не только справедливы, но и разумны. Право есть воплощенная идея абсолютного блага, добра.

Но где же доказательства такого положения? Подтверждает ли это история, свидетельствует ли об этом окружающая нас юридическая жизнь? А если мы заподозрим разумность некоторых положений права, то аргументация Гегелевской теории подрывается в корне.

Пойдем далее: преступление, говорят нам, ничтожно, оно имеет мнимое существование, но не скрывается ли здесь одна игра слов? Что же такое будет расстроенное здоровье жертвы, уничтоженный поджогом дом, оставшаяся привычка к преступлению, удовлетворенное чувство мести преступника и т. п.?

Наконец, наказание есть обнаружение ничтожности преступления, подчинение преступной воли под господство общей, восстановление права. Но почему же обнаружение ничтожности преступления требует именно наказания? Почему нельзя обнаружить это иным путем? Почему не ограничиться одной угрозой уголовного закона? Почему нужно наказывать, если преступник раскаялся и разлад частной воли с общей исчез сам собой?

201. II. Теории общественные. Эти теории в свою очередь могут быть подразделены на две группы: теории, отыскивающие основания в условиях возникновения человеческих обществ, и теории, выводящие это право из целей и задач общежития. Первые можно назвать формальными, вторые – материальными.

Теории Божеского происхождения права наказывать. На первом месте в группе формальных теорий нужно поставить теологическую. Еще схоластики Средних веков нередко строили право государства наказывать на Божеской воле и промысле. Опираясь на факт мироздания, они учили, что вместе с законами физического строения Вселенной даны Творцом и основания строя нравственного, что поэтому право есть откровение воли и разума Предвечного, распределяющее и упорядочивающее нашу жизнь и деятельность. Преступник посягает на заповеди Божие, совершает грех, заслуживающий взыскания.

Устраняя принципы нашей жизни в праве, говорит Шталь, Творец дал и учреждение для его охраны – государство. Оно представляет среднюю ступень между царством природы и царством Бога; в нем заключается власть, установленная Богом для взыскания с нарушителей его заповедей в области внешнего их бытия. Подобно тому как Бог в своем вечном царстве судит духов и осуществляет внутреннюю справедливость, так и государство осуществляет правосудие внешнее.