Филонов - [28]

Шрифт
Интервал

Глава XVII. Любовь

Алис, узнав от хозяйки, что Филонов от сестры больше денег получать не будет, что он бедствует и три дня ничего не ел, составила определённый план.

Она решила не говорить об этом много с Филоновым, пусть он будет считаться с фактом совершившимся и доверять ей.

Только теперь, рассматривая работы, Алис увидела Филонова, сильной воли человека… несомненного творца… потерпевшего поражение, она понимала, что Филонова постигло полное разочарование, что надежды, возлагавшиеся на выставку, не оправдались.

Она видела трагедию, ареной которой была душа художника, и ей было искренне жаль его; она думала, что Филонову нужна опора сейчас, и что этой опорой может быть только она одна… Алис, если будет близким ему человеком…

Молодые люди подымались по лестнице: Филонов заметил, что он смотрит на фигуру Алис с жаждой, с вожделением. На одном из поворотов лестницы он протянул к ней руки, но она, не понимая, пожала их своим ручками в замшевых перчатках и быстро побежала выше: Филонов не повторял своих попыток более, сверху спускался молодой человек, насвистывая и вертя тростью…

Алис открыла дверь в свою комнату.

– Осторожнее, Филонов, не споткнитесь о корзину, ах! Да её и нет… здесь какие-то новости… – и Алис зажгла лампу; на столе лежал листок бумаги, на котором было написано рукой Оношко; несколько строк о её отъезде и в постскриптуме Филонову девушка передавала привет.

Мальчик лет четырнадцати внёс самовар; он был острижен под скобку, подпоясан ремешком, а от рубашки из кумача падал яркий рефлекс на его щёки. Миша походил на девушку, Филонову было сладостно смотреть на него, Филонов заметил, что в нём нежность ширилась и росла, и готова была литься через край. Алис достала из шкафа масло, ветчину, хлеб, сыр, варенье, конфеты, фрукты.

Алис и Филонов смотрели друг на друга – их разделял самовар.

Филонов ожидал давно остаться с Алис наедине и теперь… так иногда вместо дождя день вдруг возьмёт и подарит прекрасной погодой…

Над правым глазом Алис свешивалась на лоб прядь волос, она несколько раз поправляла её рукой…

– Вы нехороший, – сказала Алис, – почему не рассказать обо всём, искренне; к чему считать меня чужой…

Филонов смотрел на Алис и соглашался и торжествовал в одно и то же время.

Филонов не был ловеласом, но к Алис его влекла теперь окончательно укреплённая и оправданная нежность…

Филонов и Алис обменивались взглядами, и если во взгляде последней было согласие и открытость невинной девушки, то Филонов видел, что всё его существо поглощено желанием страсти…

Они стояли у стены: Алис не сопротивлялась объятиям Филонова, как будто они были её обычной средой, в них не было ничего неожиданного, она сохраняла серьёзность и лишь глаза её были лучистыми, да щеки румянели…

Часы в коридоре пробили десять…

Филонову казалось, что он лежит в поле, и кругом стебли травы и пушистые сухие головки васильков; в лете есть своеобразная любовная ласка; в любовной ласке – нега лета. Кроткие, девические, неумелые ласки Алис не были знойным летом, а благоуханной весной, когда земля устлана опавшими лепестками цветов…

Алис и Филонов были друзьями, потом братом и сестрой, теперь их отношения подходили к той границе большого доверия, где каждый для другого – всё: и самопожертвование, и согласие…

Филонов, подобно человеку, решившему плыть через опасный пролив, отчалил…

Настоящее было прекрасным, и в нём, как в море васильков, потонуло всё прошлое…

– До свидания, милая, нежная, моя…

Тихо щёлкнул замок двери, так же тихо Филонов прошёл по коридору, в кухню дверь была открыта, там сидел зачитавшийся Миша; Филонов подошёл к нему, Алис стояла возле с улыбкой новой и светлой; Миша показал первую страницу книги: на ней стояло: «Восемьдесят тысяч лье под водой»{91}.

– Увлекательное путешествие, – целуя Алис, сказал Филонов…

Улица была пустынной и белой, а небо тёмное, синее, и оттуда тянулись стрелы звёзд.

Филонов внезапно остановился… и вдруг упал на колени, на доски обледенелого тротуара и весь сжавшись в комок молитвы прошения, если бы кто-либо и взглянул, то увидел бы на углу семиэтажный весь в лесах строящийся новый дом; у основания махины маленький дощатый забор, забитый и залепленный недавним снегом, и на досках временного вокруг него тротуара, как на эшафоте, крохотную фигурку человека, стоявшего на коленях и поднявшего руки к небу…

Ужасы ночи сворачивают свои длинные шеи…

Начался рассвет…

Глава XVIII. Критик Ростиславов

29 июня 1921 г. Иокогама

В жизни Филонова последние недели появились сдвиги, случайности… стало везти, везёт по-разному: ловеласу нет интересных интриг, встреч, а потом сразу и привалит, что дни не умещают расписаний свиданий; все часы заняты…

Сидит человек без денег, везде, где можно было одолжить, оббегал, последнюю надежду потерял, как вдруг заработок, потом знакомство, ну, смотришь, человек и вылез из жизненной проруби… голова видна, не совсем в неё человек ушёл…

Так и Филонову, не истратил он ещё денег, одолженных у Алис, заходит на выставку, ему кричат:

– Скорее идите, идите…

Филонов издали увидел перед своими картинами Ростиславова и рядом с ним человека, осанистого, со взглядом задумчивым.


Еще от автора Давид Давидович Бурлюк
По следам Ван Гога. Записки 1949 года

Текст воспроизводится по беловой рукописи «М. Н. Бурлюк. Наше путешествие в Европу — по следам Ван Гога», хранящейся в НИОР РГБ (Ф. 372. К. 4. Ед. хр. 11. Л. 1−126). Сохраняется авторское разделение текста на главы, которые обозначены как «письма книги». Они чередуются с письмами, полученными Бурлюками во время путешествия по югу Франции. Поздние приписки Н. Д. Бурлюка опущены. Текст приведён в соответствие с нормами современного правописания, при этом полностью сохранён авторский стиль, пропущенные слова и части слов восстановлены в квадратных скобках.


Галдящие «бенуа»

Бурлюк Д. Д. Галдящие «бенуа» и Новое Русское Национальное Искусство (Разговор г. Бурлюка, г. Бенуа и г. Репина об искусстве);Н. Д. Б. О пародии и о подражании.http://ruslit.traumlibrary.net.


Фрагменты из воспоминаний футуриста

Впервые публикуются мемуары «отца российского футуризма», поэта и художника Давида Бурлюка. Читатель найдет в книге достоверный и занимательный материал о жизни русского художественного авангарда. Крупным планом выписаны фигуры В. Хлебникова, В. Маяковского, И. Северянина, В. Каменского, Ф. Сологуба, И. Репина, М. Горького. Также впервые печатаются письма Д. Бурлюка Э. Голлербаху; стихи поэта, присланные им самим из Нью-Йорка для публикации на родине; воспоминания жены Д. Бурлюка – М. Н. Бурлюк. В приложении публикуются частью неизвестные, частью воспроизводившиеся в репринтных изданиях тексты Велимира Хлебникова.https://ruslit.traumlibrary.net.


Десятый Октябрь

«Апофеоз Октября»: поэма со введением моментов театрализации и инсценировок.Статья «Красный Октябрь и предчуствия его в русской поэзии».Рисунки для книги исполнены Давидом Бурлюком.http://ruslit.traumlibrary.net.


Стихотворения

Впервые в таком объеме (593 текста) воспроизводятся произведения, опубликованные при жизни (в период с 1910-го по 1932 г.) одного из основателей футуристического движения в России Д. Бурлюка. В книгу также включены все стихотворные произведения его брата Н. Бурлюка, опубликованные в футуристических альманахах с 1910-го по 1915 год. Без творчества этих поэтов невозможно правильно понять историю русского авангарда и в целом русской поэзии XX века.http://ruslit.traumlibrary.net.


Толстой. Горький. Поэмы

Великий кроткий большевик (Поэма на 100 летие со дня рождения Льва Николаевича Толстого).Максим Горький (Поэма на 60 летие его жизни).Книга украшена 2-мя рисунками автора.http://ruslit.traumlibrary.net.


Рекомендуем почитать
Возвращение Иржи Скалы

Без аннотации.Вашему вниманию предлагается произведение Богумира Полаха "Возвращение Иржи Скалы".


Слушается дело о человеке

Аннотации в книге нет.В романе изображаются бездушная бюрократическая машина, мздоимство, круговая порука, казарменная муштра, господствующие в магистрате некоего западногерманского города. В герое этой книги — Мартине Брунере — нет ничего героического. Скромный чиновник, он мечтает о немногом: в меру своих сил помогать горожанам, которые обращаются в магистрат, по возможности, в доступных ему наискромнейших масштабах, устранять зло и делать хотя бы крошечные добрые дела, а в свободное от службы время жить спокойной и тихой семейной жизнью.


Хрупкие плечи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Ты, я и другие

В каждом доме есть свой скелет в шкафу… Стоит лишь чуть приоткрыть дверцу, и семейные тайны, которые до сих пор оставались в тени, во всей их безжалостной неприглядности проступают на свет, и тогда меняется буквально все…Близкие люди становятся врагами, а их существование превращается в поединок амбиций, войну обвинений и упреков.…Узнав об измене мужа, Бет даже не предполагала, что это далеко не последнее шокирующее открытие, которое ей предстоит после двадцати пяти лет совместной жизни. Сумеет ли она теперь думать о будущем, если прошлое приходится непрерывно «переписывать»? Но и Адам, неверный муж, похоже, совсем не рад «свободе» и не представляет, как именно ею воспользоваться…И что с этим делать Мэг, их дочери, которая старается поддерживать мать, но не готова окончательно оттолкнуть отца?..


Мамино дерево

Из сборника Современная норвежская новелла.


Свет Азии

«Эдвинъ Арнольдъ, въ своей поэме «Светъ Азии», переводъ которой мы предлагаемъ теперь вниманию читателя, даетъ описание жизни и характера основателя буддизма индийскаго царевича Сиддартхи и очеркъ его учения, излагая ихъ отъ имени предполагаемаго поклонника Будды, строго придерживающагося преданий, завещенныхъ предками. Легенды о Будде, въ той традиционной форме, которая сохраняется людьми древняго буддийскаго благочестия, и предания, содержащияся въ книгахъ буддийскага священнаго писания, составляютъ такимъ образомъ ту основу, на которой построена поэма…»Произведение дается в дореформенном алфавите.


Сочинения. 1912–1935: В 2 томах. Том 1

Юрий Николаевич Марр (1893–1935), сын академика Н.Я. Марра, при жизни был известен лишь как специалист-востоковед, занимавшийся персидским языком и литературой. В 1970–1990-е годы появились первые публикации его художественных текстов, значительная часть которых относится к футуристическому и постфутуристическому направлениям в литературе, имеет очевидную близость как к творениям заумной школы и Обэриу, так и к традициям русской сатирической и лубочной поэзии. В этом издании собран основной массив его литературных сочинений (стихи, проза, пьесы), большинство из них воспроизводится впервые.


Сочинения. 1912–1935: В 2 томах. Том 2

Юрий Николаевич Марр (1893–1935), сын академика Н.Я. Марра, при жизни был известен лишь как специалист-востоковед, занимавшийся персидским языком и литературой. В 1970–1990-е годы появились первые публикации его художественных текстов, значительная часть которых относится к футуристическому и постфутуристическому направлениям в литературе, имеет очевидную близость как к творениям заумной школы и Обэриу, так и к традициям русской сатирической и лубочной поэзии. В этом издании собран основной массив его литературных сочинений (стихи, проза, пьесы), большинство из них воспроизводится впервые.


За и против кинематографа. Теория, критика, сценарии

Книга впервые представляет основной корпус работ французского авангардного художника, философа и политического активиста, посвященных кинематографу. В нее входят статьи и заметки Дебора о кино, а также сценарии всех его фильмов, в большинстве представляющие собой самостоятельные философско-политические трактаты. Издание содержит обширные научные комментарии. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Тендеренда-фантаст

Заумно-клерикальный и философско-атеистический роман Хуго Балля (1886-1927), одно из самых замечательных и ярких произведений немецко-швейцарского авангарда. Его можно было бы назвать «апофеозом дадаизма».