Филоктет - [4]

Шрифт
Интервал

Следил за удаляющимся флотом,
Ловил недостижимых весел шум,
С тех пор как сам я пропадал из виду,
С тех пор как крик мой замирал вдали,
С тех пор как шум иной наполнил уши
Плеск синевы, изборожденной ветром,
Дороги шум, ведущей в никуда.
Не торопись с ответом. Пусть прошло
Сто лет иль десять – нет такого бога,
Который смог бы мне их возвратить.
Пускай потоки горьких слез пролью –
Прах никогда не станет снова плотью.
Да я и разучился слезы лить.
Но я пролил бы слезы, увидав
Двуличной трехголовой плоти труп.
Я не хотел бы мертвыми их видеть,
Я не хотел бы, чтоб удар случайный
Мне мертвых помешал бы убивать,
А я бы убивал их не однажды,
Не тысячу, не десять тысяч раз,
А дольше, чем вся жизнь их будет длиться.
И дольше, чем продлится жизнь моя.

Неоптолем

Пока еще не покорилась Троя,
Десятый год уж тянется война,
И живы ненавистные вожди,
И жив Итаки царь – мой враг и твой.
Ахилл пронзен стрелой Париса-вора,
Погиб Аякс, что вынес с поля боя
Ахилла труп, за что ему вожди
Назначили тогда вознагражденье –
Доспех отца: копье, и меч, и щит,
Мое наследство и мое богатство –
В надежде, что в бою за труп отца
Брешь в стенах Трои воины пробьют,
Что победить живым поможет мертвый.
Отец лежал под городской стеной,
Визжащая толпа троянских вдов
Плевалась и бросала в труп камнями,
Пока Аякс не вытащил его,
За этот подвиг раной заплатив.
Но Одиссей здоровою рукой
Сорвал плоды чужой горячей раны.
Вожди итакцу продали доспех,
Не им и не ему принадлежавший,
Ценой назвав рабыни пленной грудь.
Когда обманутый обман заметил,
Он с криком протянул пустые руки
К шатрам своих обманщиков – царей,
Чтоб виден стал кровавый раны цвет –
Цена доспехов, вырванных обманом.
Но в свой шатер унес он лишь издевку.
Грабитель ловко языком болтал,
И прав своих не доказал Аякс,
Он гнев пытался погасить вином,
И, от вина ослепнув, той же ночью
Напал на стадо, бил, колол, рубил
В безумии трофейную скотину,
Которую он принял за вождей.
Наутро он опомнился, увидел,
Что разукрашен весь животных кровью,
Что клочья мяса держит он в руках,
Что утолить ему не удалось
Другою кровью жажду правой мести.
И, взяв свой красный меч, пошел он к морю
Под громкий хохот из обоих войск,
Обмыл себя в чужой волне прибоя.
Обмыл свой меч, потом в чужую землю
Воткнул он твердо рукоять меча
И долгий путь на берегу чужом
Прошел, его окрашивая кровью,
Через свой меч – и канул в черноту.
Все это было. Было и другое,
О чем не стоит знать, в тот год, когда
На Скиросе я пас своих коней.
И вот, чтоб мной заткнуть дыру на фронте,
Вожди ко мне итакца подослали.
Он скрыл, что он украл мое наследство,
Он просьбами и сладкими речами,
Суля отцовский меч, копье и щит,
Меня в свою ловушку заманил,
И вот я вижу Трою невредимой,
А за спиной моей – морская даль.
Я знаю, их расчет был очень верным:
Пока мы не растопчем в прах твердыню,
Я за себя свой меч не подниму.
Иначе Троя выдержит осаду
И в прах повергнет наши города.
Мне было трудно сердце обуздать,
И я покинул фронт, когда не смог
Плечом к плечу с итакцем в бой идти.
Он выхватил из мертвых рук копье,
А со спины снял меч, снял щит с груди,
Ограбил прах, меня на свет родивший,
Когда был плотью. И, как ты, надеюсь,
Что этого врага мне враг оставит

Филоктет

Ты ненавидишь моего врага,
И твоего врага я ненавижу.
А то, что мы любили, прахом стало.
Идем на берег, покажи корабль,
Свези меня на Милос. Будем ждать.
Ты – на своем, я на своем прибрежье,
И каждый день, взор устремив на море,
Мы станем море спрашивать: где враг?
Пусть скатертью ему дорога ляжет,
Пускай счастливым будет возвращенье.
Ему вдвоем откроем мы объятья.

(Рычит.)

Возьми свой меч, сынок. Отрежь мне ногу.
Боль, эта птица с острыми когтями,
Вновь кружит по моей зловонной плоти.
Явился гость мой, что так мало спит,
Развлечь хозяина его же криком.
Отрежь мне ногу, скот. Возьми свой меч.
Кто этот камень в грудь твою вложил?
Дай мне твой меч, пока моя рука
Мечом способна ногу отрубить.

Неоптолем

Ты обопрись-ка на мое плечо,
А лук отдай, пока нога не держит,
И стрелы тоже, могут ведь поранить,
Когда тебя боль пополам согнет.

Филоктет

Прочь лапы, грек. Не смей касаться лука.
Пока нога не держит, говори
О Милосе, об острове моем.
Прекрасней Милоса нет ничего на свете.
Как долго я деревьев не видал –
Той зелени, которая дарила
Нам мачты наших черных кораблей.
Как долго проклинаю я того,
Кто начал первым по морю шагать,
Обувшись в корабли, кто изобрел
Мою чужбину и мой путь домой.
Будь он благословен за то навек.
Как долго в одиночестве я гнил,
Как мучила меня мужская плоть –
Другая рана скованного тела,
Когда на пене волн соленых моря
Друг к другу нежно приближались птицы,
Когда ласкали волны красный камень –
Мое жестокое пустое ложе.
Свези меня на Милос. Подержи
Мне эту ногу, что меня не держит,
Не хочет на желанный путь ступить.
И руку мне для лука дай взаймы,
Пока моя рука вновь не окрепнет.
Давал он крылья голоду взаймы,
И я опережал врагов крылатых,
Зубам давал он на небе пастись,
Хватал стервятников он мертвой хваткой.
Я никогда не расставался с ним,
Его вложил мне в руки сам Геракл
За то, что я исполнил страшный долг,
Который сын исполнить не сумел,
Когда сгорал Геракл живьем в рубашке,
Подаренной его жене кентавром,
Я факел к куче хвороста поднес

Еще от автора Хайнер Мюллер
Переселенка, или Крестьянская жизнь

В этой масштабной пьесе Мюллер создаёт насыщенную картину жизни немецких крестьян после второй мировой войны, которые оказываются в ГДР. Новая жизнь, новые законы и новая идеология вносят свои коррективы во всё. При том, что послевоенные годы стран, победивших во второй мировой войне ярко проиллюстрированы, а Италия достаточно быстро достигла расцвета легендарного неореализма, послевоенная сельская жизнь обеих Германий нам слабо известна. Именно здесь, в этих странных, но хорошо знакомых по советским временам нотках, событиях, отношениях и кроется привлекательность этой пьесы для отечественного зрителя.


Миссия

Хайнер Мюллер обозначает жанр этой пьесы, как воспоминание об одной революции. В промежутке между Великой французской революцией и приходом Наполеона к абсолютной власти, на Ямайку с миссией прибывают трое – сын местных работорговцев Дебюиссон, бретонский крестьянин Галлудек и темнокожий Саспортас. Они приехали, чтобы вести подпольную агитационную деятельность и принести революционные идеи на рабовладельческий остров. К сожалению, через год после начала их деятельности, не принёсшей масштабных успехов, к власти приходит Наполеон и их деятельность должна быть свёрнута… Вся пьеса написана в особом авторском стиле, напоминающем лихорадочный сон, действительное воспоминание, смешивающееся с символическими и абсурдными образами.


Гораций

Главный герой этой экспериментальной пьесы Хайнера Мюллера – Гораций. Он избран, чтобы представлять Рим в сражении с городом Альбой, когда было решено, что исход сражения решится в битве двух воинов, по одному с каждой стороны. Против него выступает жених его сестры. Гораций побеждает и, хотя мог этого избежать, жестоко убивает последнего. Когда он возвращается в Рим как победитель, то его сестра, вышедшая на встречу, бросается к его окровавленным трофеям и оплакивает своего погибшего жениха. Гораций воспринимает это как измену и убивает её.


Геракл-5

Геракл в пьесе Хайнера Мюллера скорее комический образ. Прожорливый и тяжёлый на подъём, он выполнил уже 4 подвига. И вот к нему приходят два фиванца, чтобы просить его о пятом. Он должен отчистить авгиевы конюшни. Весь его подвиг, знакомый нам с детства по героическим описаниям, показан в пьесе, как трудная работа вполне реального человека. Которому не хочется этим заниматься, который всё время находится во внутренней борьбе, чтобы уговорить себя работать дальше. В какой-то момент он даже хочет выдать себя за другого, отречься от своего героизма.


Маузер

Экспериментальная пьеса Хайнера Мюллера является вольной вариацией сюжета знаменитого романа Михаила Шолохова «Тихий Дон». Написанная единым потоком, где реплики есть только у некоего героя и хора, перед нами в постоянно повторяющихся репликах разворачивается страшное и кровавое полотно революционных и постреволюционных лет. Человек, который проводил чистки в Витебске и делал всё ради дела революции, светлый образ которой он нёс в себе, оказывается осуждён той же властью, которой он истово служил. И вот уже он объявлен преступником, и вот уже он должен предстать перед ответом и готовиться к смерти.