Филип К. Дик. Жизнь и Всевышние вторжения - [54]

Когда у ветерана войны Артура Сильвестра возникает вселенная религиозного фанатизма, Гамильтон и МакФейф отыскивают священника, который брызгает святой водой на зонтик, и это позволяет им совершить полет по птолемеевой Солнечной системе. Перед их взором предстают кузницы Ада, а затем обширное голубое пространство Небес:

Это было не озеро. Это был глаз. И этот глаз смотрел на него и на МакФейфа!

Он не знал, Чей это глаз.

МакФейф завопил. Его лицо почернело; его дыхание сделалось хриплым. […]

Глаз сосредоточил свой взгляд на зонтике; с резким, отрывистым хлопком зонтик загорелся. Тут же его горящие остатки, ручка и два трясущихся мужчины рухнули вниз, как камни.

Что мог А. А. Уин возразить против всего этого? Фанатичная вселенная Сильвестра, в которой инженеры работают над проблемой «поддержания постоянного запаса незапятнанной благодати для всех крупных населенных пунктов», – это просто могло бы разозлить «Американский Легион»[102] и христиан-фундаменталистов. Так что Уин настаивал на том, чтобы Бога Сильвестра («Тетраграмматона»[103]) не называли, а «бабистский»[104] культ назывался мусульманским по происхождению – сколько возмущенных исламских читателей фантастики может быть?

Оглядываясь назад, Фил считал «Око…» притчей, в духе теней Платона на стенах пещеры: указывает нам путь от майи к признанию, приводя нас если не к истине, то к самому факту нашего невежества:

Мои произведения имеют дело с галлюцинирующими мирами, опьяняющими, и вводящими в наркотическое состояние, и вызывающими психоз. Но мои произведения исполняют роль противоядия – антидота, приводящего к детоксикации, а не к опьянению.

[…] Как и в «Оке…», истинное спасение рядом, но люди не могут пробудиться. Да, все мы спим, как и те, кто изображен в «Оке…», и мы должны проснуться и увидеть прошлое сквозь призму сна – иллюзорный мир с его собственным временем, – и спасение приходит извне – извне именно сейчас, не позднее.

«Око…» утвердило двадцативосьмилетнего Фила в качестве одного из лучших молодых писателей-фантастов. Однако, из практических соображений, Ace платил Филу гонорары за его НФ-романы по довольно низкой ставке – тысячу долларов с будущими отчислениями за проданные экземпляры. Были и другие способы поддержать его доходы. Фил вспоминает, что ему было предложено, где-то в районе 1957 года, писать радиосценарии для программы «Капитан Видео». Оплата составляла пятьсот долларов в неделю, но эта работа предполагала переезд в Нью-Йорк, что для Фила было бы ужасом, который он еще не испытывал. (Клео говорит: «Нонсенс!» – работу не предлагали; Фила попросили написать один-единственный сценарий.) В 1958 году Фил продал, по крайней мере, один сценарий для шоу «Исследуя завтрашний день» на Mutual Broadcast System.

Но, помимо решения экономических вопросов, Филу хотелось прорваться в литературный «мейнстрим», как бы дурно он его ни оценивал. Поэтому в 1958 году, когда потоком полились восторженные отзывы на «Око…», Фил сообщил Уоллхейму и Бучеру – тем самым двум редакторам, которые всячески способствовали его взлету в рамках НФ, – что он оставляет это поле деятельности и полностью посвящает себя написанию обычных романов.

Это было так, как если бы Фил не пытался раньше заниматься этим делом. С 1952 по 1958 год он написал восемь реалистических романов: «Голоса с улицы» (1952–1953); «Мэри и великан» (1953–1955, посмертно опубликован в 1987-м); A Time for George Stavros (1955, рукопись утрачена); Pilgrim on the Hill (1956, рукопись утрачена); «Разбитый шар» (1956, посмертно опубликован в 1987-м); «Прозябая на клочке земли» (1957, посмертно опубликован в 1985-м); Nicholas and the Higs (1957, рукопись утрачена) и «На территории Мильтона Ламки» (1958, посмертно опубликован в 1985-м). (Смотрите краткое изложение сюжетов в «Хронологическом обзоре».) Агентство Мередита усердно их предлагало, но они никому не были нужны. Издательства Crown и Julian Messner были чрезвычайно заинтересованы романом «Мэри и великан» (Для Julian Messner Фил даже переписал текст.) Издательский дом Harcourt Brace был весьма впечатлен романом A Time for George Stavros. Это всегда выглядело как поощрение: предлагайте еще, молодой человек, вы талантливы и стоите у порога ваших достижений.

Поэтому неудивительно, что в 1957 году он решил «очиститься» от фантастики. В том же году Фил сообщил Бучеру, что он порвал с Агентством Мередита. Если так, то разрыв был очень кратким. Возможно, попытки агентства отговорить его от усилий писать в русле «мейнстрима» ранили гордость Фила. Но он также получал сильную поддержку в этом переходе из одного жанра в другой. Бучер и Уоллхейм писали письма, всячески одобряя в них это его решение. Но когда Уоллхейм прочитал «Мэри и великана» и Nicholas and the Higs, он отнесся к ним весьма прохладно и стал убеждать Фила, чтобы тот вернулся к фантастике: «Я чувствовал, что его научная фантастика была исключительной, а мейнстрим – нет».

После смерти Фила большинство его реалистических романов, написанных в пятидесятые годы в Беркли, нашло своих издателей. Все, что сохранились, без исключения, изображают темную сторону жизни рабочего класса, в которой идеалы искажены, любовь является редкостью, секс ведет к полному раскаяния самокопанию. Фил гениально использовал юмор в своих фантастических произведениях, но в этих романах редко можно встретить хотя бы след улыбки: нацеленность на «мейнстрим» – серьезную литературу – как бы чуть «заморозила» его. И, конечно, он вынужден был разрабатывать свои сюжеты, основываясь на предрассудках обыденной жизни. В «мейнстриме» взрывы беватрона недопустимы.