Филип К. Дик. Жизнь и Всевышние вторжения - [51]
Искандер Гай вспоминает, как внутри Фила боролись стремление уравновесить желание стать традиционным прозаиком с чувством собственного достоинства как писателя-фантаста:
У меня возникло такое впечатление, что в то время он писал научную фантастику, потому что это пришлось ко времени, но он молил Бога, чтобы ему удалось опубликовать свои серьезные произведения. Научная фантастика – это то, что ему удавалось. Это был тот формат, в который довольно было вставить всего несколько мыслей, но он ни в коем случае не думал, что этот формат способен вместить серьезные интеллектуальные размышления. Кто, к чертовой матери, обращает внимание на издания в мягкой бумажной обложке?
Когда он, наконец, понял, что он может писать об обществе и о помрачении человеческого сознания в жанре научной фантастики, он почувствовал, что свободно может делать это. Он, бывало, говорил, что будет продолжать заниматься этим – не важно, хорошо ли, плохо ли. Иногда бывало и так… трудно сохранять ясность видения, когда оно становится болезненным и переворачивает с ног на голову все, что ты помнишь. Но ты можешь попробовать.
Фил говорил о «Ведах». Мир – это то, что ты сотворил своим сознанием. Именно разум создает ту реальность, которая существует. И он не делал из этого проблемы, особенно когда говорил: забейте на это; я не уверен, что смогу это сделать, как обычный писатель, поэтому собираюсь передать все, что знаю, через научную фантастику.
Если Фил стыдился своего жанра, то он не был уверен в собственном таланте. На протяжении всей своей жизни Фил никогда не хвастался, если его представляли к каким-то премиям или когда его хвалили литературные критики. Он очень редко страдал от профессиональной ревности к соратникам по фантастическому жанру, даже когда они добивались значительно большей популярности и успехов, чем он. В то же время он дерзко заявлял о достоинствах собственного таланта. Писатель-коллега Ласби (с которым Фил обменивался рукописями) утверждает, что Фил «был уверен, что в его книгах нет недостатков, – они совершенны. Там были изъяны и недостатки, но он сам их не желал обнаруживать».
Джон Гилдерслив, литературный редактор University of California Press, вычитывал некоторые «мейнстримные» романы в качестве добровольца. Он был огорчен логическими дырами в сюжете: «Его так называемые серьезные произведения дают такое превосходное сюжетное развитие, после все разваливается из-за того, что он использует прием, которому научился, занимаясь научной фантастикой». Фил бывал очень колючим. Гилдерслив вспоминает, как тот угрожал сделать его одним из персонажей: «И мне это совсем не понравится». Здесь проявлялся протеический характер таланта Фила, который так для себя определил Гилдерслив: «Боже мой! Как же ему так удается печатать на машинке! Ему удается напечатать от восьмидесяти до ста слов в минуту – и вот уже готовый рассказ. Он так быстро печатает, что зажимает клавиши перевода каретки справа и слева».
Как бы Фил ни хвастался или, наоборот, стеснялся своей карьеры писателя-фантаста – все это зависело в большой степени от его окружения. Когда роман «Человек, который умел шутить» вышел в свет в 1956 году, Фил с гордостью приехал к Дороти, чтобы продемонстрировать ей экземпляр этого изданного произведения. Но Чак Беннет, его добрый приятель со времен работы в Art Music, вспоминает странное посещение Фила, который неожиданно вошел и выронил книгу в мягкой обложке на пол:
Я поглядел на него, на его странное поведение, когда он вошел и проигнорировал книгу, брошенную на пол. Я подошел и поднял ее, это был научно-фантастический роман Филипа Дика. «Что это?» – спросил я. «О да, – сказал он. – У меня это опубликовали, я это опубликовал». Понимаете, даже если бы это была последняя вещь на свете, это была бы для нее сложная, почти гротескная уловка – уронить книгу на пол с видом подчеркнутого безразличия, пройти через комнату, потом обратно, как бы не заметив ее.
Беннет вспоминает, что это была первая опубликованная книга Фила, то есть «Солнечная лотерея». Если так, то рассказ соответствует истине. Клео вспоминает, что, когда появились первые экземпляры издательства Ace в мягкой обложке, Фил сказал ей: «Какого черта они первой напечатали именно эту вещь?» Тем не менее «Солнечная лотерея» – это вполне добротный научно-фантастический роман в стиле Ван Вогта, написанный, когда Филу было двадцать пять лет. Он не заслуживает такого презрения, с которым Фил к нему отнесся, но то, что его «правильные» произведения лежат и пылятся, было для него слишком болезненным.
Поскольку сам Фил рассматривал свою фантастику и прозу как два совершенно разных направления творчества, будет вполне разумным проследить развитие его творчества в обоих этих направлениях по отдельности.
Что касается фантастики, то наибольшее влияние на него производило творчество Ван Вогта, которое противостояло «твердой» научной фантастике Азимова, Хайнлайна и Кларка. Фил считал, что акцент на собственно научных возможностях, а не возможностях сюжета означал, что писатель не справляется со своей работой. Отношение Фила к технологии заключалось попросту в том, что она была деталью, которая позволяет реальности его героев находиться в крайне напряженных состояниях. Независимо от науки, переход от рассказов к романам внес серьезные изменения в сам принцип построения сюжетов. Для Фила потрясающая посылка: «Что, если?» – лежит в сердце НФ. Рассказы могут развивать подобные посылки без подробной детализации, но романы требовали вызывающих симпатию главных героев. В 1969 году Фил писал:
