Филарет Московский - [175]

Достойно примечания то, что юродивые, не щадившие никого и запросто разоблачавшие самых высокопоставленных деятелей что государства, что Церкви, никогда ничего дурного не высказывали в адрес митрополита Филарета. Напротив, наделяли его самыми превосходными прозвищами. Так, известный на Москве юродивый Иван Яковлевич Корейша, живший в Преображенской больнице на двух квадратных аршинах, которые сам себе очертил мелом, обращаясь к Филарету, называл его: «Луч великого света!»

Юродивый Филиппушка святителя Филарета называл Белым ангелом, а тучного архимандрита Антония — Широким. Поселившись в лавре, Голубь стал заметной фигурой в обители преподобного Сергия. Народ его обожал. Почитатели украшали тяжелый посох лентами, и с такими украшениями на своей главной регалии юродивый являлся в храм, и все на него пялились, и это мешало богослужению. «Кажется, надобно посоветовать Филиппу удерживаться от таких поступков, которыми он как бы сам себя выставляет на зрелище, — строго писал в 1848 году митрополит наместнику лавры. — Надобно терпеть искушение, когда оно найдет, а не вводить самого себя в искушение и с тем вместе других, когда нам заповедано молиться: не введи нас во искушение. Посему и предложенное им путешествие в Новый Иерусалим я советовал бы отложить до усмотрения. Если же мое юродивое мудрование не понимает мудрости юродства, то прошу прощения».

Последнее примечание весьма важно. Филарет понимает, что Бог неспроста посылает время от времени юродивых, подобных Филиппушке. Ведь таков был и Василий Блаженный, который не посохом, а своей полнейшей наготой тоже искушал молящихся в храмах и на улицах, и тем не менее в появлении таких причудливых персонажей есть некий таинственный смысл. Юродивые необыкновенным образом оживляли жизнь христианскую, переворачивали с ног на голову устои бренного мира, показывая зыбкость всего, что есть на земле. А это было по сердцу Филарету, всю жизнь проповедовавшему нашу странность в этом мире.

Чего стоило, к примеру, излюбленное развлечение Филиппушки, когда он мог подойти к торговцу калачами, взять у него лоток и начать раздавать всем желающим, особенно нищим, голодным! И торговцы не смели препятствовать этому. А к тому же Филиппушка тотчас мог подыскать в толпе богатого зеваку и приказать тому:

— Заплати-ка, милейший, за калачи!

И богач, краснея от неудовольствия, тем не менее со смехом оплачивал торговцу ущерб. Торговцы зазывали юродивого в свои магазины, и если Филиппушка выбирал себе что-нибудь, толпа, видевшая это, тотчас расхватывала сей товар. Словом, Филиппушка в конце 1840-х еще годов стал всенародным любимцем. Случалось, что он чем-то допекал полиции и его вновь арестовывали, но вскоре выпускали под давлением разгневанных масс. «Филиппа Бог благословит совершить путешествие, — писал по этому поводу Филарет Антонию. — Но поговорите ему, чтобы не домогался быть взят под арест; а если ему это нравится, сказал бы нам, и мы арестовали бы его с любовию, а не с гневом, как полиция».

Живя в лавре, Филиппушка продолжал время от времени совершать путешествия, окруженный народом, задерживаемый полицией, которую особенно любил дразнить. «Филиппа определить указом будет ли надежно? — задумывался Филарет в 1850 году, имея в виду, не запретить ли юродивому путешествия из лавры и не определить ли его в качестве послушника. — Перестанет ли он желать странствия? После путешествия в Москву, слышу, он еще ходил куда-то в иную сторону. В теперешнем положении если и возьмут его с его медною или железною птичкою и посадят в клетку, он сим доволен, и нам беды нет. Если можем, извлечем из клетки; а за то не отвечаем, не имея его своим официально. А за определенного послушника должны будем отвечать…»

Однако и этому артисту надоела слава, Филиппушка стал искать уединения. Архимандрит Антоний поселил его не где-нибудь, а в Гефсиманском скиту, что было бы невозможно без разрешения Филарета и свидетельствует о том, что, внешне высказывая строгости в адрес юродивого, святитель любил его.

Филиппушка поселился не в самом скиту, а рядом — в ветхой сторожке, затерянной в густой чаще за прудом. В сентябре 1850 года он сильно заболел, был при смерти. Антоний, посетив его, предложил Голубю принять монашеский постриг, и тот согласился:

— И если можно, то под именем Филарета. Хочу быть как наш Белый ангел!

Так совершился постриг, и юродивый Филиппушка Голубь превратился в монаха Филарета.

Он вскоре поправился и явился к архимандриту:

— Широкий, благослови меня выкопать погреб.

Тот разрешил, и вскоре монах Филарет вместе с другими монахами стал копать пещеры под Гефсиманским скитом. Антоний обратился к святителю Филарету с вопросом, не запретить ли, но Белый ангел разрешил пещеры, и так благодаря стараниям его новоявленного тезки в лавре завелась еще и пещерная жизнь. Вскоре здесь работали уже лаврские землекопы, плотники, каменщики.

Однако натура брала свое. Его опять тянуло в народ. Здесь уж митрополиту приходилось проявлять строгость: «Скажите брату Филарету, что пока он был странствующим Филиппом, он отвечал за себя, а теперь мы за него отвечать должны. Тогда управляло им желание; положим, что оно было по духовному человеку, но теперь необходимо должно управлять им послушание. Он в сем дал священный обет и обязался исполнить оный. Потому если и можно ему благословить путешествие в Москву, то не на продолжительное время и с тем, чтобы он не делал себя предметом любопытства и не обращал на себя внимание полиции, то есть не заставлял бы нас отвечать за него… Не очень в порядке то, что сделали гласным в Москве его пещерное монашество».