Филарет Московский - [161]

Это напоминает мнение иных нынешних православных писателей о том, что люди, верующие во Христа и находящиеся в лоне Церкви, но не имеющие духовного звания, не имеют и права писать что-либо на православную тему, касаться личностей православных святых, сочинять книги о духовных подвижниках… Неужели следует ждать, чтобы это, ничтоже сумняшеся, делали авторы, вообще чуждые православию, но четко улавливающие конъюнктуру рынка и готовые писать на любую тему?!

А в мае 1858 года владыка Григорий прислал владыке Филарету проект церемониала освящения Исаакиевского собора, получил от него исправления и все учел с благоговением. Как радостно было Московскому Златоусту, что наконец-то наступила симфония между Москвой и Санкт-Петербургом!

Заслуживает внимания и возникший в 1858 году спор между Филаретом и его духовником. Преподобный Антоний вдруг — и совершенно справедливо! — взбунтовался против того, что одним посетителям в лавре оказывается один прием, другим — другой, третьим — и вовсе по высшему разряду. В общем-то, он был прав, монастырь есть монастырь, сюда люди уходят из мира, спасаются от мирской суеты, а градация приемов гостей что есть такое, как не мирская суета? И сами православные цари должны понимать, что духовенство и монахи хотя и остаются подданными их империи, но в гораздо большей степени являются подданными империи Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа. И являясь во всем блеске в тихие обители, они нарушают безмолвие.

Филарет несколько лукаво, но нельзя не признать, что блестяще, отвечал своему духовнику: «Преподобный Сергий не заботился о принятии гостей, даже и высоких, говорите Вы. Правда. Он был не то, что мы; и гости иначе расположены были; и не те были обычаи, которых нельзя же совсем пренебрегать. Позаботимся, как умеем, от доброго расположения к добрым гостям. Что касается до безмолвия, надеюсь, что Вы и его не лишены и что внешняя молва не много проникает во внутреннюю клеть. Понести тяготы братии есть дело терпения; а в терпении, думаю, есть зерно безмолвия». И Антонию следовало бы понимать, что сейчас не время поучать императора и его семью, как должно приезжать в монастыри и какого ожидать в них приема, ведь Филарет имел основания опасаться царской немилости и нового запрета на перевод Священного Писания.

Другой спор возник в том году по поводу «обливанцев» и «погруженцев». Христианская традиция требует во время обряда крещения троекратно и полностью погружать крещаемого в купель. Это символизирует тридневное пребывание Спасителя во гробе накануне великого чуда Его воскресения. И само греческое слово «рйлтюца» означает именно «погружение». Но в Западной церкви завелся обычай упрощения формы таинства, и вместо погружения стали обливать освященной водой. В середине XIX века перекинулось и к нам. Многие недобросовестные батюшки, стремясь облегчить свои пастырские задачи, тоже стали не погружать, а обливать. Возникло недоумение. Константинопольская патриархия выступила с решительным осуждением обливания и даже с требованием считать обливание недействительным крещением. Православные, стоявшие твердо на сохранении устоев, изобрели презрительное слово «обливанец». С одной стороны, они были полностью правы — любое упрощение ведет к дальнейшим упрощениям, сегодня вместо погружения обливают, завтра вообще скажут, что достаточно прочесть молитву, послезавтра сократят чин совершения таинства и т. д., дойдет до того, что станут крестить заочно, а потом и вовсе перестанут крестить, объявят, что Господь и так разберется, кто верующий, а кто нет. С другой стороны, «погру-женцы» дошли до того, что требовали признавать «обливанцев» некрещеными, а, стало быть, нуждающимися в повторном, правильном крещении. Святитель Филарет, соглашаясь с тем, что нужно соблюдать обычай полного погружения, отстаивал точку зрения, что и «обливанцы» тоже крещеные, только с нарушением формы таинства. Перекрещивать их не нужно, а нужно уповать на волю Господню.

К сожалению, спор сей до сих пор не изжит, и во множестве современных православных храмов батюшки допускают недобросовестное отношение к данному вопросу, крестят не полным погружением, а упрощенным обливанием, которое по обычаю допускается только в тех случаях, когда погружение невозможно — например, человек решил покреститься перед смертью и лежит на одре болезни или чем-то болен таким, что не позволяет окунать его. Допускающие обливание священники вводят людей в соблазн, сеют распрю между «погруженцами» и «обливанцами», вместо того чтобы просто дать себе труд до конца исполнить обычай во всех его установлениях.

Императорская семья завела себе обычай в конце лета гостить в Москве и Троице-Сергиевой лавре. Встречая Александра Николаевича и Марию Федоровну в Успенском соборе Кремля 26 августа 1858 года, Московский Златоуст говорил:

— Благочестивейший государь! За два лета пред сим с радостью видели мы тебя в сей день в твоей царской славе: с радостью и ныне видим тебя среди твоей царской деятельности. Отвне — продолжаешь охранять мир; и в особенности обновляешь мир на Дальнем Востоке; открываешь мирный путь истине Христовой к людям, сидящим во тьме язычества; поставляешь новый, твердый, широкий предел твоего царства на берегах и на водах Амура, и, к удивлению, чего другие державы домогались оружием, того, предваряя их, достигает твое мирное слово. Внутри — подвизаешься о возвышении благоустройства и благоденствия твоего царства. Что значат сии путешествия твои по областям твоего Царства, простертые и до глубокого Севера? — Разумеваем, что ты желаешь знать твое царство не только по сведениям, восходящим к твоему престолу, но и по непосредственным личным наблюдениям, и в сем усматриваем действующую ту царственную истину, что, дабы благонадежно управлять, нужно точно знать управляемое.