Филарет Московский - [145]

Прежде чем выпустить статью о стологадании отдельной брошюрой, Филарет отправил ее своему личному цензору — наместнику Антонию, с припиской: «Слышите, думаю, о ворожбе столами. В Петербурге, в Париже и в Москве столы говорят, что чрез них говорят умершие. Посылаю Вам выписку из письма, которое мне случилось писать о том в Петербург. Скажите мне, как это Вам покажется и не годится ли, чтобы сделать сие известным для остережения могущих принять остережение. На сих днях мне попалась французская книга, в которой пишется, что в Америке стологадатели считаются многими тысячами и соединены в общества и что столы проповедуют преобразование христианства и государств так, как мудрецы 1848 года».

В ноябре записка о столоверчении попала в Петербург и была не только прочитана при дворе, но и вызвала большую поддержку. Слава богу, государь и государыня, а также и всё их семейство не впали в модную ересь, оставаясь верными христианами. А статья Филарета вскоре вышла отдельной брошюрой или, как он сам выражался, «печатной тетрадкой». И вот уже приходили письма о том, что многие, прочитав наставление Филарета, вразумились и отреклись от ереси. Но и после этого святитель старался узнавать все, что было о спиритизме, боролся с ним. Он выявил происхождение стологадания от американской секты мормонов.

Франкфуртский раввин Левисон, перебравшись в Петербург, принял православие под именем Василий Андреевич, крестным отцом у него был Андрей Николаевич Муравьев, но с появлением спиритизма сей Василий Андреевич пламенно проникся ересью и, как с возмущением выразился Филарет, «написал статью о столах, в которой говорит о путешествии душ из тела с звезды на звезду на магнитной нити нервного духа». «Дух прелести дышит сильно!»

К появлению фотографии Филарет поначалу отнесся как к чему-то, что сродни спиритизму, и решительно отказывался фотографироваться. Андрей Николаевич Муравьев уговаривал его согласиться, чтобы был сделан дагеротипный портрет, но святитель назвал такой портрет адским. О фотографировании отозвался следующим образом: «В какое-то необычайное раздражение приводят материю, чтобы она от падения обыкновенных лучей света от предмета страдала и принимала напечатление».

Внимательнейшим образом он следил за всем, что происходит в мире, а особенно — за событиями войны. В ноябре 1853 года турки овладели фортом Святителя Николая. Генерал Алексей Петрович Ермолов не жалел об этой крепостице, давно обветшавшей и, по его мнению, недостойной оплакивания. Филарет отнесся к этому иначе: «Жаль, что и такое великое имя положено на вещь, теперь попираемую неверными». Его тревожило развитие событий. Он и без всяких там ложных духов и столоверчений предвидел, что разворачивается крупная война, начало которой князь Михаил Семенович Воронцов уже сравнивал с началом Отечественной войны 1812 года.

Из казны Чудова и Перервинского монастырей, а также Троице-Сергиевой лавры на укрепление русской армии Филарет распорядился выделить большую сумму — 50 тысяч рублей золотом. 10 января 1854 года святителю Филарету была объявлена высочайшая благодарность и благодарность Святейшего синода — за это пожертвование и за труды, понесенные в деле обращения рогожских раскольников.

В то же время его беспокоило, что многие полководцы, идя в бой, не имеют в сердце такого же христианского воодушевления, каким обладали непобедимые Суворов и Ушаков. «Жаль, конечно, — писал он, — что военачальники в самонадеянии думают найти силу, а не в надежде на Бога». Его обрадовало известие о том, что перед Синопским сражением Павел Степанович Нахимов приказал на всех своих кораблях провести молебен, а затем всему флоту дал пароль: «Бог и слава!» И победил. «Хотя и славу не забыл, — ворчал Филарет, — но, слава Богу, что вос-помянул и Бога; и вот ему дано истребить турецкий флот. Примечательно, что когда от взрываемых турецких судов горящий материал падал на город и зажигал его, и, следственно, уже не искусство производило пожар, горел весь турецкий город, а христианская часть осталась цела».

Для возбуждения христианского чувства в воинах Филарет лично присутствовал на проводах отправляемых из Москвы на театр военных действий, совершал молебны о славе русского оружия, окроплял водой полки, обходя строй за строем, чтобы ни один воин не остался неокропленным.

О том, как тонко Филарет разбирался в международной политике, например, во взаимоотношениях королевы Виктории с тогдашним министром внутренних дел виконтом Пальмерстоном, свидетельствует отрывок из его письма Антонию от 14 декабря 1853 года: «После истребления турецкой эскадры все английские газеты возопили против России. Говорят, королева требовала от министров дознания, отчего это, когда Россия в союзе с Англиею и ничем не оскорбляет Англии. По дознании оказалось, что это по возбуждению от лорда Палмерстона[12]. Королева, говорят, поблагодарила его за службу и сказала, что не имеет в ней больше нужды. Теперь пишут, что он выходит из министерства, якобы по несогласию с прочими министрами относительно парламентской реформы. Если это правда, да спасет Бог королеву. Но можно опасаться, что Палмерстон составит сильную оппозицию и низвергнет нынешнее министерство; и тогда могут быть последняя горше первых». Все подтвердилось точь-в-точь. Пальмерстон вскоре сверг правительство Абердина и сам стал премьер-министром. Именно благодаря неутомимым действиям этого человека Англия от умеренно-враждебной политики в отношении к России перешла к резко-враждебной.