Филарет Московский - [127]

— Куда же Архангел? В неславный Назарет, в малую храмину, к бедной Деве, не многим только известной тем, что Она необыкновенно любит Бога и девство. Она одна слышит, что говорит Архангел; одна сие знает после его беседы: и верный хранитель Ея, праведный Иосиф, не знает, что совершилось, — проповедовал Московский Златоуст в праздник Благовещения в Чудовом монастыре. — А что совершилось? Предвечное определение Божие о спасении падшего рода человеческого приведено в действие.

Шестидесятипятилетний пастырь не уставал писать и читать свои пламенные проповеди, а между тем болел все чаще и дольше и мечтал о покое, о мирном житии в своем Гефсиманском скиту. «Сегодня, уже вставши, я задремал вновь и видел себя едущим по последней зимней дороге в санях. Кто-то сидел впереди и остерегал правившего лошадьми. Наконец мы приехали, и я иду к дверям церкви в ските, а Вы выходите из церкви. Желал бы, чтобы так было наяву; но теперь, кажется, уже некогда», — писал он 26 марта 1848 года преподобному Антонию.

В эти же дни Муравьев привез к Филарету сербского князя Михаила Обреновича, свергнутого у себя на родине с престола и жившего в Вене. Теперь волна революции выбросила его и из столицы Австрии — в Россию, где только и можно было найти спасение. Побывав у московского митрополита, гонимый серб получил от него утешительное слово и благословение пожить в тишине Троицкой лавры.

К лету снова вспыхнула эпидемия холеры, и снова Филарет взывал к благоразумию овец своего стада, взывая к очищению от грехов: «Грех есть болезнь, внедривающаяся в существо человека. Греховное впечатление и порочное услаждение оставляет, частию в душе, частию в теле, след, который становится глубже при повторении греховных действий и который, возобновляясь воспоминанием, образует наклонность к греховному действию и некую жажду греха. Посему как иногда телесный врач внедрившуюся в тело и заражающую его язву болезненно выжигает или отделяет железом, и причиняет искусственную боль, чтоб излечить болезнь: подобно сему Врач душ и телес употребляет орудие скорбей, чтобы исторгнуть корни и изгладить следы греха, и огнем страдания выжигает заразу наклонности к греховным услаждениям».

Он призывал не только к воздержанию, молитве и покаянию, но и одновременно — к мерам медицинской и гигиенической профилактики: «Как бы то ни было, то верно, что полезно не смущаться, надеяться на Бога и брать предосторожности. Нужны довольная теплота в одежде и в жилище, употребление пищи не тяжелой, не сырой и не такой, которая и в доброе время расстраивает». Поветрие косило людей, и приходилось ставить новых священников взамен «похищенных болезнью».

Еще худшее поветрие сотрясало Европу. В Вене изгнали императора Фердинанда, вынужденного спасаться бегством в Инсбрук. И русский царь готовился к новым войнам, а московский митрополит напоминал подданным царя, «что царство земное связано с небесным, что Царь воцаряется и царствует не без действия и содействия Царя царствующих».

— Когда темнеет на дворе: усиливают свет в доме. Береги, Россия, и возжигай сильнее твой домашний свет: потому что за пределами твоими, по слову пророческому, тьма покрывает землю, и мрак на языки (Ис. LX. 2), шаташася языцы, и людие поучишася тщетным (Пс. II. 1). Перестав утверждать государственные постановления на слове и власти Того, Кем царие царствуют, они уже не умели ни чтить, ни хранить царей. Престолы стали там не тверды; народы объюродели. Не то чтобы уже совсем не стало разумевающих: но дерзновенное безумие взяло верх и попирает малодушную мудрость, не укрепившую себя премудростию Божиею. Из мысли о народе выработали идол: и не хотят понять даже той очевидности, что для столь огромного идола недостанет никаких жертв. Мечтают пожать мир, когда сеют мятеж. Не возлюбив свободно повиноваться законной и благотворной власти царя, принуждены раболепствовать пред дикою силою своевольных скопищ. Так твердая земля превращается там в волнующееся море народов, которое частию поглощает уже, частию грозит поглотить учреждения, законы, порядок, общественное доверие, довольство, безопасность, — говорил Филарет в Успенском соборе Кремля в день рождения императора Николая Павловича. — Призываемые к оружию для безопасности отечества да идут с любовию и самоотвержением, по гласу Цареву и по гласу Христову: болыии сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин. XV. 13).

Не перестает удивлять, сколько он успевал делать ежедневно, сколь многим озабочена была его голова, как много он разъезжал, проповедовал, принимал экзамены, попечительствовал, совершал богослужения и при этом постоянно болел, без конца простужался, о чем жаловался своему другу Антонию в письмах, но перед всеми другими старался не показывать виду. Стоило где-то вспотеть, а потом проехать в коляске, обдуваемой легким ветерком, и — пожалуйста вам, простуда! А это значило кашель, насморк, невыносимую ломоту в ногах, руках, спине, головные боли. И, несмотря на это, нужно было каждый день вставать и куда-то идти, ехать, быть на людях, среди людей, над людьми.