Фейтфул-Плейс - [115]

– Прими это как взрослая, детка. Чем раньше покончишь с этим…

На улице было холодно, ясно и тихо, бело-голубое небо над крышами едва начинало сиреневеть. Джеки процокала к своему месту на нижней ступеньке, выставила вперед длинные ноги в пурпурных лаковых сапожках и протянула руку:

– Дай сигарету, пока не начал бушевать. Наши Гэв унес.

Я прикурил сигарету для Джеки и взял одну себе.

– Скажи мне, о чем вы с Оливией, черт возьми, думали? – любезно поинтересовался я.

Подбородок Джеки изготовился к спору, и на одну жуткую секунду она превратилась в точную копию Холли.

– Я подумала, для Холли было бы здорово со всеми познакомиться. Кажется, Оливия тоже так подумала. А что, разве мы были не правы? Видел ее с Донной?

– Ага, видел. Очень мило. А еще я видел ее совершенно безутешной из-за Кевина. Она рыдала так, что чуть не задохнулась. И это было совсем не мило.

Джеки глядела, как завитки дыма от ее сигареты поднимаются над крыльцом.

– Мы тоже все в растрепанных чувствах, – сказала она. – Даже Эшли, а ей всего шесть. Такова жизнь. Ты сам беспокоился, что Холли видит мало реальности. Вот тебе реальность без прикрас.

Возможно, Джеки была права, но какая разница, кто прав, если речь о благополучии Холли.

– Детка, когда моей дочери требуется дополнительная доза реальности, я предпочитаю устраивать все сам. Или, по крайней мере, хочу, чтобы меня предупредили, прежде чем этим займется кто-то другой. Тебе это кажется неразумным?

– Надо было тебе сказать, – признала Джеки. – Мне нет оправдания…

– Так почему не сказала?

– Я собиралась, ей-богу, но… Сначала посчитала, что незачем тебя беспокоить – мало ли, как бы все сложилось. Я подумала, что свожу Холли разок, а тогда уж мы тебе расскажем…

– И я пойму, как славно вы придумали, и примчусь домой с огромной охапкой цветов для мамочки в одной руке и охапкой для тебя в другой, и мы закатим пир на весь мир и будем жить долго и счастливо. Так, что ли?

Джеки пожала плечами, подняв их чуть ли не до ушей.

– Господь свидетель, все равно было бы гнусно, но гораздо лучше, чем так. Почему ты передумала? Почему молчала – дай подберу отвисшую челюсть – целый год?

Джеки, все еще пряча глаза, заерзала по ступеньке, как уж на сковородке.

– Только ты не смейся.

– Уж поверь, Джеки, мне сейчас не до смеха.

– Я боялась, понятно? Поэтому и молчала.

Я не сразу поверил, что она не дурит мне мозги.

– Ой, да перестань. Какого хрена – что, по-твоему, я бы с тобой сделал? Избил до полусмерти?

– Я не говорю…

– А что тогда? Думаешь, можно такое сказать, а потом ветошью прикинуться? Хоть раз в жизни я дал тебе повод меня бояться?

– Да ты посмотри на себя! На лицо свое, и как ты говоришь – будто ненавидишь меня до глубины души! Я не люблю, когда ругаются, кричат и выходят из себя, ты же знаешь.

– Ты меня сравниваешь с папой?! – не сдержался я.

– Ох, нет, Фрэнсис, я не то имела в виду…

– Даже не пытайся, предупреждаю, Джеки.

– Не буду. Вот только… У меня духу не хватило тебе сказать. И это моя вина, а не твоя. Я жутко виновата, пожалуйста, прости…

Над нами со стуком распахнулось окно, и ма высунула голову.

– Джасинта Мэкки! Так и собираешься сидеть там, будто царица Савская, пока мы с твоей сестрой не принесем тебе ужин на золотом блюде?

– Это я виноват, ма, что вытащил Джеки поболтать. Мы за это посуду помоем, ладно?

– Хм. Вернулся как к себе домой, командует направо и налево – серебро он почистит, посуду помоет! Ишь, смиренник выискался… – Впрочем, ма не решилась устроить мне полноценный разнос – вдруг я заберу Холли и уеду – и втянула голову обратно, хотя монотонное ворчание слышалось, пока не захлопнулось окно.

Фейтфул-Плейс загоралась вечерними огнями. Не мы одни основательно вдарили по рождественским украшениям, дом Хирнов выглядел так, словно кто-то бахнул в него из базуки весь арсенал подарков Санты: с кровли свисала мишура, северные олени и электрогирлянды, стену залепили бесноватые эльфы и ангелы с умильными взглядами, на окне красовалась выведенная снежным спреем надпись “Счастливого Рождества!”. Даже яппи выставили изящную стилизованную елку из светлого дерева с тремя украшениями в шведском духе.

Я представил, каково это: возвращаться сюда каждый воскресный вечер, наблюдать за знакомыми ритмами Фейтфул-Плейс круглый год. Весна – и дети после первого причастия бегают от дома к дому, хвастаясь нарядами и сравнивая добычу; летний ветерок – звенят фургоны с мороженым, а девушки выставляют напоказ декольте; через год – восхищаться новыми северными оленями Хирнов, еще через год – опять. От этой мысли у меня слегка закружилась голова, как будто я подвыпил или тяжелый грипп подхватил. Надо полагать, ма каждую неделю находила бы новый повод для недовольства.

– Фрэнсис, – несмело позвала меня Джеки. – Ты сердишься?

Я уже заготовил первоклассную гневную тираду, но от мысли о возвращении сюда весь мой пыл угас. Сначала Оливия, теперь это: к старости я становлюсь мягкотелым.

– Нет, – сказал я. – Но когда у тебя будут дети, я подарю каждому по ударной установке и щенку сенбернара.

Джеки стрельнула в меня недоверчивым взглядом – она не надеялась отделаться так легко, но решила не нарываться.