Фельдегеря генералиссимуса - [33]

— Ну, от кого этот слух полыхнул? — начал свой разговор Ростопчин.

— От того же, ваше превосходительство, что и первый. От князя Ахтарова, — ответил тотчас Елизар Алексеевич дерзко — и даже с некоторым вызовом.

Он отлично знал свойство этого серебряного сумрака — и глаза свои от Ростопчина не прятал. Зашаталось кресло под Ростопчиным. Могло скоро случиться так, что сам он, Елизар Алексеевич, пригласит в сумрак свой серебряный графа. Только сумрак у него будет с серым отливом казематного серебра.

— А он сию нелепицу от кого услышал?

— Наверняка сказать не могу, ваше превосходительство. Предположить только.

— Ну предположи? — разрешил Ростопчин.

— От генерала Саблукова. Видимо, генерал приоткрыл ему тайну своей секретной миссии. Поделился, так сказать, тайной по-родственному со своим дядей. Предостерег.

— Эх, Елизар Алексеевич, ты и загнул! — засмеялся Ростопчин. — Он со мной не поделился, а с ним, с московским сплетником, поделился.

— Потому и поделился, чтобы он Москву всю предостерег!

— От чего предостерег? От пожара, что ли, в двенадцатом году или от заговора в этом?

— Вам лучше знать, ваше превосходительство, от пожара или от заговора! — забылся вдруг московский обер-полицмейстер, в чьем он сумраке находился. И тут же граф Ростопчин ему об этом напомнил. Были у него веские основания на это. Елизар Алексеевич, как говорится, от рук московского генерал-губернатора отбился — и даже, предположительно (Ростопчин не знал наверняка), на сторону Аракчеева переметнулся. И сказал:

— Не в ту сторону глядишь, Елизар Алексеевич!

— Как не в ту? — вздрогнул аж весь московский обер-полицмейстер, что при его купеческой многопудовой комплекции было весьма и весьма непросто. Он в полной мере бы оправдывал свою фамилию Тестов, если бы она была у него без последней буквы: Тесто.

— Не в ту, вспомнишь еще мое слово.

— Неужели проснулся Порфирий Петрович?

— Проснулся, проснулся. А ты не углядел! Вышиб я все ваши-то гляделки из своего дома. Слугу Прохора коров пасти в имение отправил.

— Не я, истинный крест, ваше превосходительство, — перекрестился Елизар Алексеевич, — не я!

— Знаю, что не ты, а то бы давно от тебя отставку принял, — сурово сказал ему Ростопчин и тут же, как бы врасплох, спросил обер-полицмейстера: — Что с купцом, которого кучер нашего сплетника, князя Ахтарова, изувечил? Очнулся?

— Очнулся, ваше превосходительство, — тут же ответил Елизар Алексеевич. Трудно было его застать врасплох этим вопросом. Он его с первой минуты, как вошел в кабинет генерал-губернатора, ждал.

— Допросил?

— Допросил!

— Ну?

— Ничего особенного. Аглицкому боксу купца приказчик его обучил.

— Приказчика допросил?

— Нет возможности, ваше превосходительство, его допросить. Убежал приказчик в Англию этим летом.

— Ступай, — сказал Ростопчин, — и подумай, в чью сторону глядеть?

— Да чем, ваше превосходительство, глядеть-то? — чуть не плача ответил Елизар Алексеевич Тестов.

Действительно, чем глядеть?

Когда он про купца докладывал, такой вдруг промельк взгляд его сделал, будто кто ему полголовы саблей снес как раз там, где его глаза были.

Утаил, видно, от Ростопчина что-то про купца. А как не утаишь, когда человек от Аракчеева вот такую бумагу показал Елизару Алексеевичу сразу же, после допроса купца, будто тот человек тенью его за спиной стоял.

Все, что касается фельдъегерей пропавших, Ростопчину не докладывать. А кто доложит, тот вор и преступник — и смертной казни подлежит!

Павел.

Этот же человек и промелькнул тенью в серебряный сумрак кабинета Ростопчина, как только из него вышел обер-полицмейстер!

«Свят-свят», — мелко перекрестил Елизар Алексеевич свой бисерный, от пота, лоб. Черта отпугивал. Так испугал его этот человек.

Зачем этот человек промелькнул тенью в кабинет, с какой целью, — хозяин кабинета выяснять не стал. Без доклада, да еще и тенью в кабинет московского генерал-губернатора не входят.

Выгнал тут же человека Аракчеева взашей Ростопчин!

Обезумел ли или наперед знал что-то такое, что ему и черт не брат — и Аракчеев тем более?

Ни то и ни другое.

Порфирий Петрович в потайной комнате все еще лежал. И никто уже к губам его зеркало не подставлял. Некому — да и необходимости не было. Уже не запотевало зеркало.

Зачем же его тело там все еще пребывало?

В мумию египетскую превратилось тело Порфирия Петровича Тушина, и Ростопчин ее, мумию, прятал от глаз докучливых: черных глаз Аракчеева и от злодейских глаз.

Смотрите главу восемнадцатую.

Необходимость была утаить, что в мумию капитан в отставке превратился. Живой он был нужен Ростопчину, козырным тузом в игре с Аракчеевым и со злодеями государственными. И в Деле о пропавших двадцати пяти фельдъегерях, а не в Деле о заговоре против жизни государя императора Павла Ι!

Второй слух и был о заговоре, который тайно и окаянно умыслил Ростопчин вместе с французским императором Наполеоном с целью, нет, не убийства государя императора, а замены его на Порфирия Петровича.

Помните курносый нос капитана артиллерии в отставке?

Вздор какой!

Но с какой целью слух этот распустили?

Ясно же, как при пожаре видать, что цель одна — устранить Порфирия Петровича и Ростопчина из жизни.