Федина история - [2]

Этот рассказ открыл как бы новое — и мощное! — направление в творчестве В. Карпова. «Вилась веревочка…» составляет своего рода «центр» данной книги, ее ядро, к которому так или иначе устремлены многие другие рассказы — «Отцовские руки», «Весною», «Бежит жизнь»… Они, эти произведения, не только (и не столько!) о житейских, социальных и психологических сложностях в жизни ребенка, подростка, юноши, молодого человека. В немалой степени они повествуют о поистине  т р а г и ч е с к о м  в этой жизни, иногда явно, а чаще всего скрыто трагическом, таком, о каком мы, взрослые, как правило, и не подозреваем.

…Рассказ «Вилась веревочка…», ведущийся от лица героя, заканчивается прямой моральной исповедью, обращением юноши, преступившего закон, к себе. Исповедь-наказание, исповедь-осознание, исповедь — обретение Смысла.

«Не всему находились слева, но как озарение постигалось: надо заботиться о своей душе. Непрестанно глядеть внутрь себя, поверять желания, поступки по тем лучшим чувствам, которые тебя иногда посещают. Помнить о том, что полнило тебя, насыщало, давало жизнь, а что откликалось пустотой и нездоровьем. Грязная душа, как и тело, не дышит, червоточит; дурная пища в душе, как и в желудке, вызывает колики… О родстве не забывать: в нем — ты.

Страшно прожить жизнь, не распознав, что же в этой жизни мое, а что чужое. Страшно прожить жизнь, не увидев своего «я», не попытавшись до него дотянуться…

Я опускаюсь мысленно на колени и молю у близкого и родного о прощении».

«Назидательный», «моральный» и отчасти «прямолинейный» рассказ? Но в том-то и дело, что назидательность такая и мораль — в лучших традициях русской прозы, если хотите, прозы Льва Толстого. Она, такая назидательность, нужна нашей литературе — и нашей жизни! — как воздух. А «прямолинейность» некую, когда что-то говорится «в лоб» и что противопоказано художественной прозе (но, кстати говоря, н е  д о  к о н ц а  противопоказано, ибо сказать о чем-то  п р я м о, в какой-то мере необходимо в любом произведении), эту «прямолинейность» В. Карпов, верю, со временем изгонит вовсе; ее, между прочим, не так уж и много и в этом рассказе, и в некоторых других, что вошли в сборник.

Не думаю, что литературный путь этого писателя будет легким и гладким. Владимир Карпов будет падать и ошибаться, мучительно искать, ибо не только материал трудный берет в работу, но и поворачивает его самыми болезненными социальными и нравственными проблемами, трагические стороны жизни освещает. За моральной исповедью героя рассказа «Вилась веревочка…» мне видится и сам автор; думается, что здесь невольно «спрессовались» еще и те глубокие философские и духовные вопросы, что глубоко тревожат В. Карпова, не дают ему покоя. И к ним он, чутко ощущающий «болевые точки» современности, вернется еще не раз.

Не стоит, да и не нужно скрывать, что иные рассказы молодого писателя еще «клочковаты», автору порой не хватает чисто литературного опыта, «набитости руки». Но, полагаю, что, читая первую книгу В. Карпова, читатель забудет об условности, о литературе, задумается о самой «живой жизни», будет жить ею, наполнится ею без остатка и переживет, как свои, те трудные, подчас исковерканные судьбы героев этой книги.

…Уверен (см. начало статьи), что мускус подлинного таланта у Владимира Карпова есть. Пожелаем, чтобы крепкий и терпкий запах этого мускуса никогда не выветрился.

ВЛАДИМИР КОРОБОВ

БАГАЕВ, БОЛЬШАЯ ДЕНЬГА, ДАЛЕКАЯ ФИРМА И ВЫСОКОЕ НЕБО

Поговаривали, что на сберкнижке у Женьки Багаева сорок тысяч. Семь лет носила его нечистая, и вдруг приехал: одет как франт, «Жигули» — новенький, оранжевый такой автомобиль — и сорок тысяч!.. И не по лотерее выиграл, не воровством добыл, а заработал честным трудом на далеком Севере.

Правда, все ожидали, что в честь приезда он устроит пышную гулянку, настраивались крепко выпить, да прогадали — кто приходил, тех потчевал, надо сказать, хорошо, а так чтоб крупной пирушки — не было. Сразил он земляков, одним махом сразил… Сорок тысяч и «Жигули» — за семь лет! Не шутка дело. Людям даже жить расхотелось, убогой своя судьба показалась, неудавшейся. При встречах ему почтительно кивали, провожали взглядами. Молва о Багаеве расползлась по округе, щекотала нервы зареченским жителям.

И можно бы назвать Женьку окончательно счастливым человеком, да вот неуладка: с незапамятных времен мечтал он о машине, во сне ее, как говорится, видел, и что ж — стоит во дворе, садись, езжай… да нельзя. Оказалось, цвета не разбирает — дальтоник. И еще — тридцать пять лет мужику, а не женат.

У Анны, матери Женькиной, невеста на примете была — с ребенком, правда, но молодая, симпатичная и работящая. Собственно, это даже не Анны затея, кто-то из соседей подсказал. А девку уж взяли в оборот: не упусти счастья, не проворонь… Дело оставалось за сватовством.

Приехал как раз Димка, двоюродный Женькин брат. Год назад он закончил институт и работал теперь где-то под Москвой. Заехал к Семену, что было обидно для Анны (ей-то он все-таки родной племянник, а Семену — двоюродный брат), но, узнав, что Женька дома, к вечеру прибежал. Анна и смекнула: позвать еще кое-кого из родни и пригласить Таню, эту самую невесту. Глядишь, в компании сами сойдутся.