Федина история - [4]

— Значит, говоришь, закончил учебу. Работаешь теперь. Молодец. Пора. Я-то в твои годы уж… Кровь за Родину проливал!..

Александр многозначительно помолчал, как бы переносясь памятью в то тяжелое время.

— Получаешь-то сколь?

Димка рассмеялся.

— Чего ты? — Александр озадаченно посмотрел на него, метнул подозрительный взгляд на собравшихся, на всякий случай выставил зубы и тоже хохотнул.

— Да так, — смутился Димка, но улыбаться продолжал.

— Че ты скрываешь, — обидчиво сказал Семен. — Чего тут. Мы ж все родня тебе, а не кто-нибудь.

Анна торопливо поставила тарелку и шмыгнула в дверь.

— Заходи, заходи, Таня. Тут все свои… — донеслось из сеней.

Женька оторвался от косяка, застегнул пуговицу на пиджаке.

На пороге появилась невысокая худенькая девушка. Таню все знали, и приди она в другой раз, никто и не заметил бы, но сейчас, казалось, все взгляды были обращены в ее сторону. Она поздоровалась, остановилась и потупилась было. Но Анна, не переставая тараторить: «Собрались маленько, племянничек вот приехал…» — проворно подтолкнула ее к столу.

— Проходи, садись вот сюда. Давайте-ка все за стол. Женя, усаживай гостей.

Расселись. Выпили за Димкин приезд.

— Ну, как там на Севере? Расскажи, Евгений, — поинтересовался Семен, громко и четко произнося каждое слово. — Как люди живут?

— Че… Живут… — неопределенно ответил Женя.

— Так где ты был-то? На Таймыре? — спросил Димка.

— Не… Кхе… Это… сначала, а после в этой… — Женька подергал головой, — в артели… На Колыме, кхы… кхы… — Он не то засмеялся, не то закашлялся: не хотелось при Тане употреблять привычных и родных слов, и рассказ давался ему с трудом.

— Када по радио передавали, ты где был? На Таймыре же? — спросил для точности дед Василий.

— Ну…

— Линию тянули?

— Ну…

— А на Колыме что? — Семен нетерпеливо поерзал на стуле.

— Золото искали, полн…

— Артелью соберутся по пятнадцать человек и всю весну-лето ходят, ищут, — стал сам рассказывать Семен. — Вишь у них как: могут прогадать, могут выиграть. Найдут — тыщи в кармане, не найдут — ни гроша. Сколь за последний-то раз ты заработал?

— Десять тысяч.

— Это чистыми! Не считая, что проели. А мастер у них и того больше! — убедительно закончил Семен, дал людям возможность еще раз пережить факт, а сам, готовый плакать от восторга, вздохнул и, обращаясь к Тане, сказал: — А тут три сотни принесешь и рад до пупа. — Три сотни Семен, конечно, никогда не получал: он вдруг понял это, и скупая мужская слеза выступила у него в глазу.

— Ешьте. Разливай, Женя, — засуетилась Анна.

— За Евгения и… Пока, тетка Анна, помолчим. За тебя, братка! — Семен разом осушил стакан, крякнул и поставил его вверх дном.

Заработали вилки. Какой-то приподнятый дух царил за столом.

— Женя! А если я поеду, возьмут? — крикнул Семен: водка действовала на него поразительно быстро.

— Я ж говорил тебе. Одного… — Женька отрицающе покачал головой, — навряд ли. Всякие люди бывают. С кем-то, полн…

— А может, поедешь еще? Поедем? Поедешь с нами, Сашка?

— Деда Василия лучше возьми.

Александр недолюбливал Семена, за глаза называл его алкашом и, если бы не родственные узы, вообще не стал бы с ним сидеть за одним столом. А насчет Севера… Конищеву и здесь неплохо: свой дом, «Москвич», обстановка импортная, приусадебный участок…

Женька сидел рядом с Таней, поглядывал на нее украдкой, а начать разговор не решался.

— Женя, — сконфуженно повернулась она к нему, — там, наверно, было… трудно?

— Не… че… ниче… — Женька смущенно улыбнулся, звякнул донышком своего стакана о ее стакан. — Давай.

Долго Евгений Багаев мечтал о том, что будет сидеть вот так вот, среди родни, но еще дольше о том, что когда-нибудь он заживет не хуже людей, даже лучше. Отгрохает себе дом, а может, купит кооперативную квартиру, будет у него машина, семья. Сколько перенес, сколько шел к этому — жутко вспомнить!

Школу бросил четырнадцати лет, с шестого класса, и причина была одна: хотелось иметь свою копеечку. Давалась она нелегко! Но в семнадцать лет нашел-таки местечко, где деньжата текли рекой… Работал на лакокрасочном, приноровился выносить краску, продавать. Ох и пожил он в ту пору!.. Дня не было, чтоб не выпивал, и баб хватало: как пчелы на мед слетались. Есть что вспомнить! Конец только плохой: собрался было мотоцикл покушать, и деньги отложенные лежали в ящичке комода под бельем, да подъехал к нему «черный ворон». Слава богу — малолеткой считался. А забрали бы через месяц — загремел бы надолго. Вернулся из заключения, работал в гараже, на лесосплаве. Как ни старался, как ни крутился — нужного заработка не было. Один друг надоумил ехать на юг с картошкой. Там, на юге, объегорили их вместе с другом, как последних дураков. Вернулись ни с чем. Тогда и завербовался на Север.

— Как я понимаю всеобщую дружбу? — говорил между тем Александр Конищев. — Это когда все друг друга знают. Прихожу в магазин — у меня там знакомая, прихожу в кассу Аэрофлота — знакомые. Надо тебе меду, скажем, приходи ко мне, если, конечно, ты мой знакомый. А у знакомых есть свои знакомые, а у тех — еще, и вот, когда все друг друга будут знать…

— Попросту такая дружба называется блатом, — заметил Димка.