Фауст и физики - [11]

Но пока он стар, он склонен считать, что это только эксперимент. Фауст подходит к своей сделке с чертом как естествоиспытатель. Он ставит опыт — опыт над собой. Это он сам искушает себя страстями земными. Это он опускается в «низшее» в себе, чтоб узнать всего человека.

Свою первую жизнь Фауст положил на науку. Второй срок он кладет на саму жизнь.

Он хочет «здесь» найти ответ, которого не нашел «там». Ему нужен выход, нужна истина, которую он отчаялся найти наедине с собой.

Фауст возвращается в мир сей, но он возвращается и в мир свой. Это мир человеческий, в нем живут все. И Фауст хочет испытать: как это — жить, как все.

Может, в этом и есть истина, и есть выход?

Он относится к дарам Мефистофеля, как к материалу, из которого можно извлечь смысл:

Я брошусь в вихрь мучительной отрады,

Влюбленной злобы, сладостной досады;

Мой дух, от жажды знанья исцелен,

Откроется всем горестям отныне:

Что человечеству дано в его судьбине,

Все испытать, изведать должен он!

Я обниму в своем духовном взоре

Всю высоту его, всю глубину;

Все счастье человечества, все горе —

Все соберу я в грудь свою одну,

До широты его свой кругозор раздвину

И с ним в конце концов я разобьюсь и сгину!

Фауст сам знает, что ему предстоит. Он уже набросал программу своей второй жизни, в конце которой его ждет конец. Фауст зто прекрасно понимает. Ибо третьей жизни уже не будет.

Зачем ему третья жизнь? Даже если бы черт пожелал дать ему ее, она была бы лишней. В двух первых Фауст исчерпывает все возможности человека. На что же третья?

Мефистофель резонно шутит:

И даже, не успей он душу мне продать,

Сам по себе он должен провалиться.

Значит, дело не в фантастическом договоре. Он условен, ибо человек «сам по себе» должен провалиться. Изведав все, что ему отпущено природой, он обязан это сделать.

Так мыслит черт.

Но человек, естественно, мыслит иначе. Провалится он, Фауст, но исчезнет ли желание знать? Провалится ли надежда, вера, сам человек?

В своей жажде духовного удовлетворения он стремится к всезнанию. Он, по существу, стремится к Мефистофелю, ибо Мефистофель знает все. Но в том-то и разница между чертом и человеком, что человек никогда не узнает этого всего. И у него останется просвет для веры, для надежды, для любви.

Ибо любовь — это тоже неизвестность. Это движение к желанному, но не проясненному, к любимому, но непознанному. Любовь — это всегда незнание, догадка, домысел, фантазия.

Но о чем фантазировать черту? Куда кинется его мысль, если все тайны открыты? Если под колпаком, абсолютного знания не светит ни одна звезда?

Спор человека и черта — не только спор философский. Это и спор нравственный. Всезнание Мефистофеля — это и безверие его и его аморальность. Зная все обо всем, он смеется над честью, над совестью, над добром. Он — одно Знание — без сочувствия, без любви. Он бессмертный циник, которому безразлично все.

Конечно, живой Мефистофель — не одно голое Ничто. У Гёте он приближен к человеку. Часть человека, выделившаяся из него, он персонифицирован, наделен чертами живого лица. И он тоже живет, он играет в придуманную им игру, надеется, ждет, хитрит. Зная конец, гётевский Мефистофель все-таки не знает его.

Но тем не менее он очень жестко исповедует свою, «мефистофелевскую» идею. Это идея Знания, свободного от Морали, Знания, живущего в себе и для себя.

Нравственности для Мефистофеля не существует. Что такое обман, правда, ложь? Это философские категории, которые выдумал человек. Черт отбрасывает их без жалости.

Впрочем, это делает уже не Мефистофель, а Фауст, ибо Фауст уже принял условия Мефистофеля, он начал жить.

Первой жертвой на житейском пути Фауста оказывается Маргарита.

Маргарита боится черта. Она догадывается, кто Мефистофель. Она свободна в присутствии Фауста, и она свертывается, холодеет, когда появляется Мефистофель.

Тень черного Ничто, как облако, накрывает ее душу. Мефистофель — враг Маргариты, потому что он отрицает ее. Для него она лишь девчонка, которая должна удовлетворить похоть Фауста. Он подкидывает ей ларец с драгоценностями, уверенный, что она не устоит перед ними. Он подсыпает яд в питье для ее матери, он направляет шпагу Фауста, когда тот закалывает ее брата Валентина.

Душа Маргариты для Мефистофеля не существует. «Она не первая», — бросает он Фаусту.

Впрочем, он мог бы сказать ему: ты сам хотел этого. Испив зелья ведьмы, Фауст сам попросил Мефистофеля: «Нельзя ль меня избавить от морали?» Он сам предложил черту склонить Маргариту для любви в первую же ночь. Он пришел в мир наслаждаться, он пришел узнать, что это такое, и ему некогда ждать! Он подгоняет черта: «Скорее!»

Даже черт дивится его торопливости. Он урезонивает Фауста, говорит, что для того, чтобы соблазнить девицу, нужна подготовка. Но Фауст настаивает: сегодня же! Сейчас же!

Он не брезгует способами Мефистофеля. Подкинь ей драгоценности, говорит он черту, обмани, надуй, но пусть она будет моя!

Но Фауст — человек, и он любит Маргариту. Он чувствует, что в нем просыпается душа.

И вместе с тем он безжалостен. Он забирает все у нее, зная, что не отдаст ей всего своего. Он отнимает у нее чистоту, совесть, страх, отнимает мать, брата, дочь.