Фатум - [75]

Голод рисовал картину заботливой мамаши суетящейся у плиты и огромную миску с пирожками. Добрая мысль опалила душу зека, вдруг за долгие годы мать изменилась и стала хорошей. Он постучал в дверь. Подождал. Гробовая тишина неприятно резанула по сердцу. «Снова шатается по дружкам…», – проклял он мамашу. Мечты не оправдались, мать не распахнула дверь, ни обняла, ни заплакала, ни прижала к груди, вытерев слезы на щеках. Дима обошёл дом пробираясь через чертополох, его семена впились в одежду как пиявки не отодрать. Снова постучав в окно, он позвал мать. Ожидание тянулось дольше тюремного срока. Тишина раздражала. Он подумал о том, чтобы пристукнуть свою единственную родную кровь.

– Вот, шлюха, даже открывать не хочет. За что мне такое наказание? Зачем мне такая мать?

Он швырял накопившийся хлам пока не нашёл в повалившемся сарае полном хлама монтировку. «Хоть её не успела пропить», – злился он каждую секунду. Поддетая без особых усилий дверь, враждебно скрипнув, отвалилась с петель, отщепив изгнивший край древесины. Смахнув в дверном проёме паутину, он вошёл и увидел покрытый пылью беспорядочно разбросанный небогатый скарб, стало ясно, что в доме долго не убирали, а за время отсидки он привык мыть за всеми грязь.

– Засранка, от пьянства сбрендила скотина, – напирала ненависть.

За время его отсутствия появился изрядно потрёпанный черно-белый телевизор. Включённая в розетку чудо техника зашипела, засветилась, но не более того. Дух резко выдернул шнур. Затхлый запах жилища нагло бил в нос. У Духа выработался стойкий эффект к самым мерзким запахам, но даже его передёрнуло и затошнило.

– Хоть бы убралась к моему приходу, гадина.

Он обошёл углы, покричал, никого в доме не было. На кровати валялось скомканное ветхое одеяло. Решив прилечь и подождать хозяйку, он откинул в сторону одеяло и онемел. На него пустыми глазницами смотрел скелет обтянутый почерневшей кожей, с черепа как в фильме ужасов торчали ошмётки волос. Он уставился на мумию ровно кричащую распахнутым ртом немигающим взглядом как кобра и словно услышал голос матери:

– Явился! – картина покоробила до судорог в ногах. Он свалился на хромой стул и закрыл ладонями глаза, чтобы не видеть ужасного зрелища. Встреча оказалась неожиданной. Недолго думая, он запахнул одеялом труп и сбежал.

Свыкнувшись с мыслью жить рядом с усопшей, он к ночи вернулся домой. Забросав кровать хламом, он сделал некое подобие гробницы и поселился в кладовой в его прежнем убежище.

Жизнь матери в отсутствии сына не менялась. На пьяную Нинку соседи не обращали внимания, её исчезновение только обрадовало граждан. Она часто пропадала из дома, в пьяном угаре ночевала, где упадёт. Попав в царство Морфея после очередного запоя, она не вернулась в мир живых, скончалась от сердечной недостаточности. Проспиртованное сухощавое тело без доступа воздуха мумифицировалось. Соседи решили, что пьянчужка нашла иное пристанище, не предполагая, что соседка умерла в собственном доме. Она и раньше пропадала из дома на месяцы.

Жуткий сюрприз от скорее мачехи, нежели матери выбил из головы Димы наметившиеся мечты, хрупкий мостик между тюрьмой и реалиями жизни переломился словно соломинка. Жизнь на свободе началась с фильма ужасов. Будущее скрыло грозовое облако. Неудачи сыпались на его голову градом, выбивая из него надежду на счастливое пребывание на свободе. Он был проклят слезами матери его жертвы. Такова была его судьба, адский путь для искупления грехов.

За долгие годы отсидки в заключении он не раскаялся в содеянном убийстве, жалость к себе разожгла эгоистичное начало, озлобила его против мира. Он неустанно проклинал Надежду, мать с её любовниками, всех ментов, сокамерников и конца этому списку не было края. Пьяными ночами он сходил с ума, вопил по-звериному от ненависти к Всевышнему. Волчья природа вновь вытеснила человеческое обличье.

Лунной ночью он вырыл яму вблизи от дома, чтобы закопать мамашу, но устроив пьяные поминки, он забыл о ней. Купив копеечного «чернила» он всю ночь бухал. Изуродованный тюрьмой и трудными обстоятельствами мозг искал выход для чёрной энергии зла. Хлынул проливной дождь якобы поминая жизнь непутёвой женщины, горе матери, кроме природы её оплакать было некому. Дух сидел на покошенной от времени ступеньке, уронив пьяную голову на грудь, он увидел лунное отражение в образовавшейся луже у крыльца. В угаре он разглядел в ней собеседника.

– Чё лыбишься, дура? – он сунул кулаком по луне, костяшки воткнулись в землю, он взвыл от боли, – Сука!

Вода смыла чёткое отражение, он стал на колени, оперся руками о землю и позвал:

– Эй, ты где? – лужа снова превратилась в зеркало, и он узрел рядом с луной чёрную тень. – Ты кто? – тень молчала. – Я тебя спрашиваю, ты кто такой?

Он помолчал и осознал, что рядом с ним тот, кому он может выложить свои тайны. Отражение молчало. Дух долго и невнятно делился проблемами и переживаниями, рассказал о трудной жизни в тюрьме.

– …если ты кому расскажешь про меня, я тебя замочу, не стой на моём пути. Я всех прикончу! …они суки …заплатят мне за издевательства, ты понимаешь? – он хлопнул ладонью по тёмному отражению. Собеседники снова исчезли. – Ты куда пошёл? Вернись! – лужа снова превратилась в гладь. – Ты понимаешь, что я тут базарю? Молчи! Не смей меня предавать. Держи лапу, – и он протянул для пожатия руку, она погрузилась в грязь. Он вынул ладонь, стряхнул грязь и вытер её о штаны.