Фатум - [74]

Старец в возрасте Христа обессиленный физически и ослабевший духовно не мог одолеть ущербное мировоззрение убогого существа, коим он и являлся. Некогда шатен поседел, сеть глубоких морщин означила впалость на щёках и прищур серых глаз, искромсала широченную лобную залысину. От нехватки витаминов шелушилась веснушчатая кожа. Недельная щетина и сутулый силуэт выдавали в нём небрежность. Столкновение с законом отразилось на нервной системе и психике. Слуховые галлюцинации провоцировали страх, он нервно озирался, в повадках узнавалась мания преследования, хаотичные руки, громкий смех, скорбное лицо подтверждали реактивный психоз. Первые шаги на воле свидетельствовали о полном изменении сознания. Он был не в состоянии принимать решения, и смело общаться с людьми из-за долгих лет покорности.

При отсутствии вариантов он купил билет на поезд, чтобы отправиться домой, где его никто не ждал. Люди с котомками толкались в открытые двери пригородного поезда. Дух уселся возле окна и, прислонив голову к стеклу, жадно следил за путаным движением людей по перрону. Он как земляная жаба беззубо улыбался, лицезря жизненные перемены после долгого тюремного заключения. Люди стали словно чужими не из его бытия. В стекле он увидел вывалившийся в межзубную щель нездорового вида белый язык. Сопоставив яркую одежду людей с собственным отражением, он впервые в жизни засмущался, лицо охватил жар, шея покрылась рваными сочными пятнами. Неведомое чувство дикого стыда сдавило грудь, воздух загустел до киселя, трудно дыша, он чуть было не провалился под землю, желая раствориться в пространстве. Испытав унизительное для любого человека чувство неполноценности, он вмиг осознал, что не ведает, как дальше жить в свободном мире, чем заниматься.

Мимо вагона проходили разновозрастные девы, но плоть не откликнулась на их красоту, возбуждения как в юности не произошло. Для него все женщины преобразились, и казалось, что среди них нет страшненьких и старух. Он дико стеснялся невинно брошенных на него взглядов, словно извиняясь за принадлежность к касте неприкасаемых. Позабыв на время о заключении, он наслаждался картиной жизни. В вагоне было тепло, светло и уютно. Поезд убаюкивал ритмичным стуком колёс о рельсы, Дух словно умер, провалился в сон и, уронив голову, бился о стекло в такт составу.

Мерный ритм сменил свист и скрежет, поезд затрясло и все полетело, а Дух очнулся у ног молодицы. Его руки упёрлись в холёные коленки, он быстро поднял ладони извиняясь за то, что тронул девушку и стыдливо опустил глаза. Она оттолкнула его с криком:

– Держись, чёрт бы тебя взял!

От резкого торможения в соседних купе с верхних полок грохнули чемоданы и сумки, содержимое высыпалось на пол, сила инерции придавила людей к противоположным спинкам сидений. Состав остановился как вкопанный, девушка поднялась, отряхнула коротенькую юбочку и неприязненно с высокомерием произнесла:

– Фу! Вонючка! Держаться надо, а не падать на девушек.

Дух быстро перескочил на другую скамейку от греха подальше. Обидное «вонючка» записалось на подкорку, определив место неприкасаемому. Между тем в вагоне возникла паника. Женщины громко спорили, выясняя, что произошло. Образовалась очередь из тех, кто бросился в тамбур, чтобы покинуть вагон. Переполох усилил давку в проходах, сработал стадный инстинкт и толпа была готова в панике растоптать любого замешкавшегося слабака.

Включилось оповещение:

– Просим соблюдать спокойствие. Поезд тронется через 20 минут. Просьба помочь задержать нарушителя, – люди стали возвращаться на места.

Пробежала охрана, выясняя находу, кто видел пассажира, который проспал остановку и, сорвав стоп-кран, спрыгнул.

Дух мирно сидел не думая о спасении. Он только слегка заволновался, когда подумал о том, что его могут разыскивать менты. На этой мысли его сердце оборвалось вместе с мечтой пожить на свободе. Когда поезд тронулся, он успокоился, и мерный стук колёс унёс его в тяжёлые воспоминания прошедших в тюрьме лет.

Его жизнь за решёткой была несахарной. Он отсидел от звонка до звонка. Зеки презирали таких как он отбросов, определив им место у параши. Вся его жизнь в лагере прошла под кроватью, он не имел право из-под неё вылезать без особого разрешения старшего. С ним не общались. Его игнорировали даже в качестве петуха, он вызывал стойкое отвращение у сокамерников. Дух выполнял самую грязную работу. Унизительное пребывание в касте неприкасаемых превратило его за полтора десятка лет в мстительного зверёныша. Ни профессии, ни денег, ни знаний он не приобрел, таков результат испорченного детства и следствие дурного воспитания родителями и обществом.

Отбитые мозги неумело распоряжались свободой. Он безрадостно брёл по мало изменившейся родной улице. Что ожидало его за дверью дома, он не знал. Дима, лишённый сыновней любви, только теперь оценил мать.

– Шалава, – зло думал о ней, медленно приближаясь к дому.

Чем ближе он подходил к родному гнезду, тем острее была его ненависть к родившей его женщине. Повалившийся забор, прогнутая крыша на осевшем доме были жалким зрелищем, сравни его искорёженной жизни. Дух взирал на заброшенную территорию, долго не решался войти в калитку, вернее, что от нее осталось. Покорёженные листы металлической крыши проржавели до дыр, заросли сорняка спрятали вход, заполонив все свободное пространство вокруг. Разгребая руками сухую в пояс траву, он пробрался к окну и, желая взглянуть на мать, посмотрел сквозь грязное стекло. «Шлюха», – выругался он снова и дёрнул ржавую ручку на двери, которая повисла в его руках. Запертая изнутри дверь зашаталась, он приложил ухо, но ни аги не услышал.