Фатальные стратегии - [61]

Это то вечное опоздание, на которое вещи обречены смыслом. Обречены постоянно находить причины, чтобы предотвратить престиж своего появления; находить смысл, чтобы предотвратить кажимость, чтобы замедлить свое слишком быстрое развертывание.

Эта обратимость причинного порядка, это обращение следствия в причину, эта прецессия и это торжество следствия над причиной имеет основополагающее значение. Эту обратимость можно назвать первостепенной, фатальной и изначальной. Это и есть судьба. Несомненно, в определенном смысле она представляет смертельную опасность, именно потому что не оставляет места для случая (случай a contrario [от противного] проистекает только из порядка причинности). Вот почему наша система, по существу западная, подменила ее другой прецессией, прецессией причины следствию, а в последнее время – прецессией моделей, прецессией симулякров самим вещам, которая также предотвращает появление вещей другим способом. Прецессия против прецессии – в этом следует видеть вызов, который противопоставляет оба порядка. Здесь нет места для случая, то есть для нейтральной и неопределенной субстанции. Мир манихейский, в нем категорически противополагаются два порядка. Ничто не определено, но все антагонистично.

Вот почему следует не ограничиваться простым кризисом причинности. Вещи могут находиться в состоянии кризиса лишь при «нормальном» развитии событий, тогда кризис – это корректировка причинности, время раскрыть причины и найти рациональную связанность причин и следствий. Тогда как в этой внезапной прецессии, в этой обратимости событий, которые пожирают собственные причины, у вещей уже даже нет времени, чтобы оспорить свое положение и скорректировать свое развертывание. Чистая акциденция, резкое взаимное столкновение реального и его репрезентации, как сказал бы Клеман Россе, не оставляет никакого шанса критической темпоральности смысла. Это порядок появления и чистой кажимости. Все разыгрывается в этом сальто-мортале смысла.

Именно это смутно видит наука, когда, поставив под сомнение детерминистический принцип причинности (это лишь первая революция), не удовлетворяется этим, поскольку чувствует, что даже за пределами принципа неопределенности, который еще разыгрывается как гиперрациональность, – случай является свидетельством гибкости [flottaison] законов, а это уже чрезвычайное явление, – и в биологической, и в физической областях своей деятельности с недавних пор она начала улавливать и то, что существует не только гибкость и неуверенность, но и возможная обратимость физических законов. А это – абсолютная загадка: не какая-то там ультраформула или метауравнение вселенной (то, чем была еще теория относительности), а идея о том, что любой закон может реверсироваться (не только частица обернуться античастицей, не только материя антиматерией, но и сами законы). Эта обратимость, гипотезу о которой всегда выдвигали крупные метафизики, является фундаментальным правилом игры кажимостей, метаморфозы кажимостей, вопреки необратимому порядку времени, закона и смысла. Очень увлекательно наблюдать, как наука сама приходит к гипотезам, которые настолько противоречат ее собственной логике и ее собственному развитию.

Поэтому последним словом является ни причинность, ни детерминизм, ни даже плавающая [flottante] причинность в принципе неопределенности и теориях вероятности и относительности, а реверсия и обратимость.

Вещи, стало быть, не связаны законом, и они не свободны и не детерминированы благодаря случаю, но обратимы согласно правилу. Тогда возникает такая проблема: как могло случиться, что, исходя из обратимого порядка, возник необратимый порядок – порядок времени, причинности, истории и самого случая? Но возможно, все это лишь составляет эффект необратимости в нашем мире, и, возможно, это он меняется, если даже физические законы, которые являются самой надежной гарантией эффекта причинной необратимости нашей вселенной, понемногу склоняются к обратимости?

Как бы там ни было, но именно от этой обратимости, а не от причинности, следует ожидать небывалых последствий. От нее, а не от случайности и ее смехотворной статистической объективности, надо ожидать сюрприза – возможности избежать одновременно и случая, и необходимости. Фатального и загадочного оборота, который приведет в действие порядок появления и исчезновения вещей.

Иллюзионист и роза Парацельса

Виртуозный в своем искусстве иллюзионист мечтает выполнить грандиозный трюк [magnum opus]: сделать так, чтобы женщина, которая находится с ним на сцене, исчезла на глазах у всех. С кроликом, шарфом или шляпой он проделывал это легко, а вот с женщиной никак не получается, и он мечтает об этом. Пока однажды во время вечернего представления зал не взрывается аплодисментами: женщина исчезла. То есть у него наконец-то получилось, но как? Вся проблема в том, чтобы выяснить, какими тайными способами и какой непредусмотренной уловкой он добился успеха (возможно, что не так-то просто, достаточно было подумать об этом, представить, что наконец-то она исчезла?), но, возможно, это была не какая-то сила, которая заставила женщину исчезнуть, а просто случайность, когда иллюзионист ни при чем, и правит здесь лишь случай?