Фатальные стратегии - [57]
Азартная игра парадоксальным образом иллюстрирует отсутствие случайности, ее радикальное отрицание в самом сознании [esprit] игрока. То, что хочет игрок, это конечно же не приобщения к «закону» [теории] вероятностей или больших чисел – в этом не больше увлекательного, чем в какой-то объективной связи, – он ищет шанс, но вовсе не как следствие отдельно возможного случая – нет, шанс как знак избранности, как процесс всеобщего соблазна, который направлен на то, чтобы ухватить именно правило игры (а вовсе не теорию вероятностей), шанс как цепную реакцию, как соблазнительную развязку [catastrophe].
Вся стратегия в сфере игры будет заключаться в том, чтобы спровоцировать деэскалацию рациональных причин и вызвать обратную эскалацию магических взаимосвязей. Не один счастливый случай, затем другой, и так попытка за попыткой (пресловутая равновероятность случайности во всех попытках), но вместо этого фатальная связанность удачных попыток (а также и неудачных, главное здесь не столько выигрыш, сколько фатальность, то есть судьба, которая начинает собственную игру, и ничто уже не может остановить цепную реакцию Сотворения мира, который находится во власти чистого побуждения разума [esprit]). Шанс, как известно, лишь тогда является шансом, когда он растет, как снежный ком, как катастрофа, когда он сияет, словно источник соблазна, – это не имеет ничего общего с объективной вероятностью, которая здесь прекращается и заслуживает разве что расчета. В то время как шанс нужно форсировать, Бога надо как следует просить, как следует соблазнять, тогда ему ничего не остается, кроме как ответить, как дать вам все. Ему ничего не остается, кроме как только позволить, чтобы вещи развивались согласно их естественной склонности, согласно их судьбе, которая сцепляет между собой все формы (включая числа), без исключения, без случайности, без отказа. Это и есть фундаментальное правило игры, и сам Бог подчиняется ему.
Именно это фундаментальное правило тайного сопряжения мира, правило невероятного сопряжения всех форм согласно судьбе и позволяет принять произвольные условия игры (конкретные правила) с церемониальными (а не договорными, как в обмене, упорядоченном законом) целями, как совершенно конвенциональный ритуал, где, не без оттенка иронии, отражается абсолютная необходимость, которая лежит в основе игровых ожиданий.
Все мы игроки. В том смысле, что больше всего мы хотим чтобы время от времени разрушались рациональные связи, которые развиваются постепенно, и чтобы, хотя бы на короткое время, устанавливался другой, небывалый порядок, грандиозная эскалации событий, экстраординарная, словно предопределенная последовательность наименьших деталей, когда создается впечатление, что вещи, до сих пор искусственно удерживаемые на расстоянии соглашением последовательности и причинности, внезапно оказываются не подчинены случаю, а спонтанно сходятся [convergent] и согласуются с такой же интенсивностью, благодаря самой их связанности.
Это нам и нравится. Это наши истинные события. Это очевидность того, что нет ничего нейтрального, ничего индифферентного, что все вещи сходятся, стоит только прекратить их «объективное» соглашение с причинностью, – это сама очевидность соблазна. И для этого, чтобы обойти круговорот причинности, нужно лишь ввести произвольные знаки, разновидности произвольного кода, такие как правила игры, создать помехи, которые расстроят причинный механизм, объективный ход вещей, и вновь приведут в действие их фатальную связанность. Это реальные вызовы, которые мы практикуем достаточно часто, точно так же, как игрок в игре. Даже письмо делает это – в поэзии или теории, письмо не что иное как проекция произвольного кода, произвольного механизма (изобретение правил игры), где вещи начинают сцепляться в своем фатальном развертывании.
Эти тихие катастрофы, эти обвалы смысла, эти эффекты событийной турбулентности можно интерпретировать, как Давид Рюэль,[124] в рациональной логике непредсказуемого, согласно тому, что он называет «чувствительной зависимостью системы от первоначальных условий», когда систему в начале возмущает минимальная пертурбация, которая, увеличиваясь по экспоненте (особенно в непосредственной близости от странных аттракторов[125]), приводит за относительно короткое время к непредсказуемым последствиям: «Чих, спустя несколько месяцев может стать причиной циклона в другой части света». Последовательность, которая завораживает чрезмерностью следствия, но которая остается объективной и детерминистической, даже в непредсказуемости. Думаю, в этой внезапной эскалации, которая застигает ход вещей, есть что-то еще. Речь идет о логической мутации, а не просто о логической экспоненте. Примерно как во снах по Фрейду, когда слова, опустошенные от своего значения, оказавшись в своем грубом материальном состоянии, начинают функционировать как вещи, а следовательно, и связываются в своей материальной, бессмысленной (а не случайной) имманентности, вне всякого синтаксиса и всякого принципа связности, – слова
