Faserland - [43]

Шрифт
Интервал

Самое клевое в Швейцарии – что здесь на дверях учреждений написано «Толкать от себя», а не «Открывается вовнутрь», что здесь ничего не бомбили и, может, еще то, что асфальт, по которому проложены трамвайные линии, не был разломан на куски в годы войны и до сих пор сохраняет следы людей, ходивших по нему десятки лет назад. Деревья здесь тоже классные, они шелестят на ветру, а пиво имеет совсем непривычный для меня вкус.

Гуляя, я покуриваю сигареты, но здесь курение почему-то кажется не вполне уместным. «Порш» я два дня назад припарковал у Цюрихского аэропорта. Ключ от машины положил в отделение для перчаток, а сам доехал до центра на такси. Я думаю, что сделал все правильно. Я даже протер тряпочкой руль, хотя понимал, что это полный идиотизм.

Мне вдруг приходит в голову, что нужно отвыкать от курения. Я достаю из кармана начатую пачку сигарет и, проходя мимо уличного кафе, кладу ее на столик. После этого я чувствую себя намного лучше, но уже через десять минут начинаю жалеть, что не оставил ни одной сигареты про запас. Я поворачиваю обратно и возвращаюсь к тому уличному кафе, но пачки на столике уже нет.

За столиком теперь сидят двое молодых бизнесменов, они попивают пиво, смешанное с каким-то красным тоником (хотя до полудня еще далеко), и один из них определенно курит мои сигареты. Эти хмыри одеты в дорогие, но не сшитые на заказ костюмы и, как каждый второй из теперешних банковских служащих, имеют при себе мобильники.

На какой-то краткий момент, действительно очень краткий, я впадаю в дикую ярость, собираюсь подойти и вырвать мою пачку, но потом решаю не связываться, так как не знаю, какова будет реакция этих швейцарцев. Я ведь не могу доказать, что пачка моя. Я хочу сказать, на ней же не написано мое имя.

Словом, я отворачиваюсь от них и иду в другую сторону. Солнце светит так ласково, что злость моя как-то сама собой рассеивается. Я перехожу по мосту через реку и направляюсь к первому попавшемуся киоску. Там покупаю новую пачку сигарет и немецкую газету, хотя вообще газет никогда не читаю. Не могу сказать, почему я ее купил. Может, потому, что Германия для меня вдруг перестала существовать.

Это как если бы вся огромная страна просто-напросто испарилась; и хотя здесь, в Швейцарии, люди тоже говорят по-немецки, а на рекламных щитах повсюду написаны немецкие фразы, мне уже кажется, будто Германия – не более чем мое представление о ней, будто она – большая машина по ту сторону границы, машина работающая и даже выдающая какую-то продукцию, которая, однако, на фиг никому не нужна.

Я сажусь со своей газетой за столик уличного кафе, зажигаю сигарету и выпускаю изо рта дым, очень медленно. И тут неожиданно у меня получается колечко дыма, потом еще одно, потом третье.

Я ощущаю маленький выброс адреналина в кровь, радуюсь как ненормальный и выдуваю в воздух еще одно колечко. Это и правда до обалдения просто. Нужно только воспользоваться своим языком, то есть слегка подвигать им у передних зубов, не высовывая изо рта.

Кельнер подходит к столику и спрашивает, что я хотел бы заказать, и я прошу принести мне стакан пива, смешанного с красным тоником, как я видел в другом уличном кафе. Он не понимает, о чем идет речь, и я выпускаю еще одно колечко дыма, и тут до него доходит, что я имел в виду. Пиво с гранатовым сиропом, так это называется. Особого рода коктейль panache (с ударением на первом a).

Напиток приносят. На вкус он такой, каким и должно быть пиво с сиропом. Пожалуй, чересчур сладкий, но фокус тут в том, что сироп скапливается на дне стакана и нужно все время размешивать его соломинкой, а иначе так и будешь пить один сироп. Я раскрываю газету и просматриваю пару статей о новых театральных постановках в Мюнхене, потом перелистываю страницы обратно, чтобы взглянуть на самый первый разворот. И тут я наталкиваюсь на статью о сыне миллионера, который утонул во время вечеринки на Боденском озере.

Я не могу оторвать глаз от страницы с многократно мелькающим на ней именем Ролло. Ролло, которого нашли рано утром, в восемь часов, благодаря тому, что его пиджак запутался в ветвях склонившегося к самой воде дерева. Ролло, в чьем желудке обнаружили повышенную дозу валиума и огромное количество алкоголя. Ролло, устроителя этой вечеринки, который так старался угодить всем своим гостям. Ролло, молодого наследника миллионного состояния, чей отец в данный момент находится в Индии, а мать проходит курс лечения в психиатрической больнице под Штутгартом.

Красный сироп комом застревает у меня в горле. Я думаю о машине Ролло, которая стоит у аэропорта, о том, как долго ей еще придется там проторчать. Это первое, что приходит мне на ум. Потом я вырываю из газеты страницу со статьей, складываю ее и сую в карман пиджака. Потом кладу десятифранковую купюру на стол, под пустой стакан из-под пива, встаю и шагаю вниз по улице, вдоль реки.

Маленький переулок выводит меня к Нидердорфу, я сворачиваю направо и оказываюсь на площади, между старинными домами и каменной церковью. Мне хочется – может быть, из-за Ролло, – зайти внутрь, но, увы, большая входная дверь заперта, потому что это протестантская церковь, а такие церкви, в отличие от католических, не всегда бывают открыты.


Еще от автора Кристиан Крахт
1979

Появление второго романа Кристиана Крахта, «1979», стало едва ли не самым заметным событием франкфуртской книжной ярмарки 2001 года. Сын швейцарского промышленника Кристиан Крахт (р. 1966), который провел свое детство в США, Канаде и Южной Франции, затем объездил чуть ли не весь мир, а последние три года постоянно живет в Бангкоке, на Таиланде, со времени выхода в свет в 1995 г. своего дебютного романа «Faserland» (русский пер. М.: Ад Маргинем, 2001) считается родоначальником немецкой «поп-литературы», или «нового дендизма».


Империя

В «Империи» Крахт рассказывает нам достоверную историю Августа Энгельхардта, примечательного и заслуживающего внимания аутсайдера, который, получив образование помощника аптекаря и испытав на себе влияние движения за целостное обновление жизни (Lebensreformbewegung), в начале XX века вдруг сорвался с места и отправился в тихоокеанские германские колонии. Там, в так называемых протекторатных землях Германской Новой Гвинеи, он основывает Солнечный орден: квазирелигиозное сообщество, которое ставит целью реализовать идеалы нудизма и вегетарианства на новой основе — уже не ограничивая себя мелкобуржуазными условностями.Энгельхардт приобретает кокосовую плантацию на острове Кабакон и целиком посвящает себя — не заботясь об экономическом успехе или хотя бы минимальной прибыли — теоретической разработке и практическому осуществлению учения о кокофагии.«Солнечный человек-кокофаг», свободный от забот об одежде, жилище и питании, ориентируется исключительно на плод кокосовой пальмы, который созревает ближе к солнцу, чем все другие плоды, и в конечном счете может привести человека, питающегося только им (а значит, и солнечным светом), в состояние бессмертия, то есть сделать его богоподобным.


Мертвые

Действие нового романа Кристиана Крахта (род. 1966), написанного по главному принципу построения спектакля в японском театре Но дзё-ха-кю, разворачивается в Японии и Германии в 30-е годы ХХ века. В центре – фигуры швейцарского кинорежиссера Эмиля Нэгели и японского чиновника министерства культуры Масахико Амакасу, у которого возникла идея создать «целлулоидную ось» Берлин–Токио с целью «противостоять американскому культурному империализму». В своей неповторимой манере Крахт рассказывает, как мир 1930-х становился все более жестоким из-за культур-шовинизма, и одновременно – апеллирует к тем смысловым ресурсам, которые готова предоставить нам культурная традиция. В 2016 году роман «Мертвые» был удостоен литературной премии имени Германа Гессе (города Карлсруэ) и Швейцарской книжной премии.


Я буду здесь, на солнце и в тени

Минные поля. Запустение. Холод. Трупы подо льдом. Это — Швейцарская Советская республика. Больше века прошло с тех пор, как Ленин не сел в опломбированный вагон, но остался в Швейцарии делать революцию. И уже век длится война коммунистов с фашистами. На земле уже нет человека, родившегося в мирное время. Письменность утрачена, но коммунистические идеалы остались. Еще немного усилий — и немцы с англичанами будут сломлены. И тогда можно будет создать новый порядок, новый прекрасный мир.


Карта мира

Кристиан Крахт (Christian Kracht, р. 1966) — современный швейцарский писатель, журналист, пишет на немецком языке, автор романов «Faserland», «1979», «Метан». Сын исполняющего обязанности генерального директора издательства «Аксель Шпрингер АГ», он провёл детство в США, Канаде и на юге Франции, жил в Центральной Америке, в Бангкоке, Катманду, а сейчас — в Буэнос-Айресе. В настоящий сборник вошли его путевые заметки, написанные по заказу газеты «Welt am Sontag», а также эссе из книги «New Wave».


Рекомендуем почитать
Тельняшка математика

Игорь Дуэль — известный писатель и бывалый моряк. Прошел три океана, работал матросом, первым помощником капитана. И за те же годы — выпустил шестнадцать книг, работал в «Новом мире»… Конечно, вспоминается замечательный прозаик-мореход Виктор Конецкий с его корабельными байками. Но у Игоря Дуэля свой опыт и свой фарватер в литературе. Герой романа «Тельняшка математика» — талантливый ученый Юрий Булавин — стремится «жить не по лжи». Но реальность постоянно старается заставить его изменить этому принципу. Во время работы Юрия в научном институте его идею присваивает высокопоставленный делец от науки.


Anticasual. Уволена, блин

Ну вот, одна в большом городе… За что боролись? Страшно, одиноко, но почему-то и весело одновременно. Только в таком состоянии может прийти бредовая мысль об открытии ресторана. Нет ни денег, ни опыта, ни связей, зато много веселых друзей, перекочевавших из прошлой жизни. Так неоднозначно и идем к неожиданно придуманной цели. Да, и еще срочно нужен кто-то рядом — для симметрии, гармонии и простых человеческих радостей. Да не абы кто, а тот самый — единственный и навсегда! Круто бы еще стать известным журналистом, например.


Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света. Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса — который безусловен в прозе Юрия Мамлеева — ее исход таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия. В 3-й том Собрания сочинений включены романы «Крылья ужаса», «Мир и хохот», а также циклы рассказов.


Охотники за новостями

…22 декабря проспект Руставели перекрыла бронетехника. Заправочный пункт устроили у Оперного театра, что подчёркивало драматизм ситуации и напоминало о том, что Грузия поющая страна. Бронемашины выглядели бутафорией к какой-нибудь современной постановке Верди. Казалось, люк переднего танка вот-вот откинется, оттуда вылезет Дон Карлос и запоёт. Танки пыхтели, разбивали асфальт, медленно продвигаясь, брали в кольцо Дом правительства. Над кафе «Воды Лагидзе» билось полотнище с красным крестом…


Оттепель не наступит

Холодная, ледяная Земля будущего. Климатическая катастрофа заставила людей забыть о делении на расы и народы, ведь перед ними теперь стояла куда более глобальная задача: выжить любой ценой. Юнона – отпетая мошенница с печальным прошлым, зарабатывающая на жизнь продажей оружия. Филипп – эгоистичный детектив, страстно желающий получить повышение. Агата – младшая сестра Юноны, болезненная девочка, носящая в себе особенный ген и даже не подозревающая об этом… Всё меняется, когда во время непринужденной прогулки Агату дерзко похищают, а Юнону обвиняют в её убийстве. Комментарий Редакции: Однажды система перестанет заигрывать с гуманизмом и изобретет способ самоликвидации.


Месяц смертника

«Отчего-то я уверен, что хоть один человек из ста… если вообще сто человек каким-то образом забредут в этот забытый богом уголок… Так вот, я уверен, что хотя бы один человек из ста непременно задержится на этой странице. И взгляд его не скользнёт лениво и равнодушно по тёмно-серым строчкам на белом фоне страницы, а задержится… Задержится, быть может, лишь на секунду или две на моём сайте, лишь две секунды будет гостем в моём виртуальном доме, но и этого будет достаточно — он прозреет, он очнётся, он обретёт себя, и тогда в глазах его появится тот знакомый мне, лихорадочный, сумасшедший, никакой завесой рассудочности и пошлой, мещанской «нормальности» не скрываемый огонь. Огонь Революции. Я верю в тебя, человек! Верю в ржавые гвозди, вбитые в твою голову.