Фасциатус (Ястребиный орел и другие) - [64]

Рассматривая же потом эту уникальную конструкцию снаружи, я обнаружил в ее стенках остатки множества насекомых ― преимущественно жучиные лапы и надкры­лья, а на стенках везде виднелись засохшие желтоватые потеки от раздав­ленных жу­ков, как на ветровом стекле машины летом после долгой дневной езды.

Ничего подобного я раньше не видел, но догадка возникла мгновенно: по–видимо­му, органические вещества из тканей насекомых укрепляют всю конструкцию, склеи­вают стенки, построенные из глины, пропитанной птичьей слюной.

Не случайно ведь глину для самых крепких в истории России кирпичей, изготовляв­шихся века назад для стен церквей и монастырей, замешивали на яичных белках (или на желтках?.. не важно). Так, может, вот она где, самая древняя приклад­ная ор­нитология? Ведь не сами же мастера, строившие церкви, из ничего придумали такое? Добавили случайно в кирпич­ный замес белки или желтки и убедились потом, что кирпич получился крепче? Может, увидели что‑то подобное в природе и право­мерно заключили, что раз птички так делают, то и нам самим так же надо попробо­вать?

Думал про это по пути домой. А вернувшись потом в Москву, прочитал в библио­теке зоомузея в старинной книжке За­рудного исчерпывающее описание того, как и где поползни строят свои гнезда. Что в стенках, помимо остатков насекомых, часто оказываются куски навоза, шерсть грызунов из погадок хищных птиц, тряпочки, ве­точки, смола арчи, камедь дикой вишни и миндаля; что на гнездо иногда идет более тридцати килограммов глины; а также нашел у него и многое другое уникальное. Например, что за выдающиеся строительные способности «курдские хакимы (знаха­ри)… приписывают… необыкновенную силу поползню, ради чего пользуют своих расслабленных пациентов его мясом». Или что «между пополз­нями попадаются осо­бенные любители украшать свои гнезда» (переливчатыми надкрыльями жуков). Или что птенцы его, начиная летать, иногда выпрашивают корм не только у родителей, но и у чужих птиц других видов, у моих жаворонков, например. Даже, дураки, увидев крупное пролетающее рядом насекомое, поворачиваются к нему, нетерпеливо разе­вают рты и орут благим матом: мол, давай, лети сюда, голодные мы… Прикол.

А вывод простой: тщательнее надо готовиться к полю ― «Век живи ― век учись…»

БЕЛОЕ УХО

Послуш­ай, лиса, те­перь ты спрячься где- ни­будь, а я займусь этим де­лом сам.

Лиса тот­час схорон­илась поблиз­ости в уще­лье и ста­ла ждать…

(Хорас­анская сказка)

«21 февраля. Привет, Зуб!

Сегодня вспоминал тебя, охотника.

…Короче, лезу вверх по склону, птиц смотрю. Не работа, а так, экскурсия для обще­го развития. Ящериц полно. Уносятся от меня вниз головой по вертикальным скалам. Тепло, все оживает. Все пока более–менее на виду, жара еще не подошла, да и для изощренной скрытности сейчас не сезон. Поют, понимаешь ли, танцуют.

Лезу и думаю: «Копетдаг подо мною… Один в вышине…» и вдруг вижу, что сбоку, на моем уровне, по склону спускается отара овец… Я, чтобы глаза мои их не видели, сворачиваю в лощинку и лезу дальше по узкой каменной щели. Ее борта ― ровные поверхности круто наклоненных известняковых пластов ― голый шероховатый ка­мень. Местами ― крупный ще­бень, редкие подушки разных колючек, в щелях кое–где торчат хиленькие деревца по полтора метра высотой. А по трещи­нам вдоль гра­ницы пластов разной твердости, где активнее выветривание и накапливается почва, полно зеленой травки, держидерева, кустов: близко под землей вода. Местами попа­дается вишня и черемуха, все в цвету.

В этих кустиках по лощине, так же, как и я, сторонясь отары, пряталась лиса. Здесь, где скалы без деревьев, выпугнув зверя, порой долго можно за ним наблю­дать. Удается разглядеть со всеми подробностями. У этой лисы сзади на черном ухе какое‑то светлое пятнышко ― случайная отметина, а можно было бы использовать как метку, чтобы узнавать ее «в лицо» по этой «серьге». Удобная деталь».

АЛИСА

…Когда при­шел он к уще­лью, где его поджид­ала лиса, она выскоч­ила из свое­го укрытия и принял­ась пля­сать от радос­ти…

(Хорас­анская сказка)

«28 февраля…. Иду по низинке, в которой течет еле видный ручеек, порой вооб­ще превращающийся в цепочку мелких луж. И если такое зимой, то весной и летом здесь полная сушь. Но фунтовые воды близко, так что даже тамарикс кустится ме­стами. Иду себе, вспугиваю время от времени сычи- ков с борта промоины; их много здесь.

Выхожу за поворот, в кустах стоит лиса. Я сразу плюх на коленки, сижу тихо. Она ходит спокойно, вынюхивает, шебур­шит чего‑то под ветвями. Достал фотоаппарат, навел, сижу жду, когда выйдет из кустов. Выходит, я дожидаюсь, пока бу­дет видна вся целиком (ведь сразу потом ускачет); снимаю.

Она останавливается и смотрит на меня. Я еще раз снимаю. Она раздраженно, по–беличьи дергает хвостом, поднимает его по–хозяйски воинственной трубой и сто­ит. Потом отворачивает от меня голову и не торопясь идет с поднятым хвостом куда шла ― к соседнему кусту и начинает там вынюхивать. И снова это пятно на ухе: та же самая лиса с «серьгой», кото­рую видел уже! Пора знакомиться. Назвал, не пре­тендуя на оригинальность, Алисой.