Фасциатус (Ястребиный орел и другие) - [62]

Степные жаворонки щиплют траву и крушат кустики полыни своими мощными клю­вами на самых плоских участках поло­гих склонов.

Рогатые жаворонки тоже пощипывают травку, но более мелкую и тонкую; да и кор­мятся чаще на более крутых склонах; клювы у них намного слабее.

Хохлатые жаворонки кормятся долблением, как отбойные молотки, или перевора­чивая кусочки навоза и комки глины, со­бирая из‑под них притаившееся или заваляв­шееся там съестное; у этих клюв ― как долото.

Каменные воробьи в этой толкотне вообще перестают кормиться на земле и уса­живаются на стебли редких растений, неудобно сидя на них, удерживая равновесие трепетом крыльев и поклевывая что‑то с ветвей.

Коноплянки и вьюрки подбирают мелкие съедобные частички вокруг кустиков по­лыни и солянок или остающиеся от бро­шенных степными жаворонками веточек.

Я упрощаю. Потому что на самом деле даже отдельные птицы, кормясь рядом, мо­гут использовать очень разные прие­мы кормления, выковыривая корм из почвы, склевывая что‑то с земли, с растений или подпрыгивая за добычей в воздух…

Происходит разделение труда на ниве поедания всего съедобного. Потому что кон­куренция за хлеб насущный правит бал. Чтобы ее избежать, каждый вид выработал свой стиль, свою специальность; занимает свое уникальное, лишь ему од­ному свой­ственное, место под солнцем (это и есть его ниша).

Разные виды или едят разное в одном месте; или едят одно и то же в разных ме­стах; или едят одно и то же в одном ме­сте, но по–разному, в результате потребляя ресурсы разной доступности. И ведь все это гибко, подвижно и может перестраиватьс­я в зависимости от условий. Немыслимая сложность и динамика мо­заики жизни, на которой: все и держится.

«Что за этим? ― спросит пытливый мичуринец. ― Статистика проб и ошибок, ве­роятностные процессы эволюции или гармония высшего творения?»

А вдруг и то и другое вместе: динамичная эволюция сотворенного. И никакого кон­фликта в этом нет? А истерики в стиле «или ― или» ― это для тех, кто науку от ре­лигии отличить не может или не хочет, смешивает все в одну кучу, пытаясь иг­рать в одну игру по правилам другой, никогда не удосуживаясь с этими самыми правилами ознакомиться, а лишь целясь в глотку оппоненту.

Ой, что‑то я резковато выступаю… Как юный пионер. Как ортодокс… Резковато, но справедливо. Потому как традицион­ные ортодоксы с обеих сторон, что с научной, что с церковной, укачали уже до дурноты… «Эй, ребя–ата–а! Подъе–ом! Двадцать первый век на дворе!..» А мы все волнуемся: «Да как можно?! Да как не стыдно!..»

В Библии‑то, кстати, не только ни одного противоречия эволюции нет, в ней даже многие эволюционные элементы как обязательные атрибуты сотворенного мира опи­саны. Да иначе и быть не может. Неужели Бог с неизменным миром стал бы связы­ваться? «Шкурка выделки не стоит».

«НЕ БЫВАЕТ НАЛЫСА»

Ствол это­го де­рева был сплошь по­крыт струйка­ми кро­ви, стекающ­ими в озе­ро, а вет­ви увешан­ы человечес­кими голов­ами. Стал Ха­тем разглядыв­ать эти голов­ы, и ему померещил­ось, буд­то те ответ­или ему улыбкой…

(Хорас­анская сказка)

«27 января. Здорово, Маркыч! Как оно?

…Почувствовав, что созрел для радикальных перемен, прихожу в кара–калинскую парикмахерскую, сажусь. Парикмахер–туркмен, в воодушевлении от необычного кли­ента, отодвигает в сторону уже многократно использованную простынку, виртуозно набрасывает мне на шею чистую, извлеченную по такому случаю из тумбочки, и ма­стерски поигры–вает ножницами, предвкушая клиента, несомненно способного оценить его мастерство!:

― Я Вас слушаю. Как над а?

― Налысо.

Он в первое мгновение не может понять, не ослышался ли.

― Но ведь Вы же рыжый?..

― Ну и что?

Убедившись, что не ослышался, он не скрывает разочарования.

― Нэт, ничего, канэшна… Только, знаэшь, зра ты эта… Ты–та вэдь нэ туркмэн.

― Ну и что?

― Да ничего… Мне‑то ничего… Эта ты будешь лысай хадыть… Ну так как, что ты решыл?

― Налысо!

Он вздыхает, уже безо всякого вдохновения опустив руки и скрестив их на животе.

― Как налыса? Не бывает налыса! Бывает нагола или под машынку! Как нада?..

Я оказался не готов. Подумав секунду и поняв, что не доверяю опасной бритве в руках этого разочарованного черноо­кого брадобрея, я сделал выбор:

― Под машинку!

С каким же разочарованием и раздражением парикмахер стряхивал потом со зря испорченной свежей простыни мои рыжие патлы!

За полное и неузнаваемое обновление своей внешности, повлекшее за собой уди­вительный по стойкости эффект глу­бинного духовного обновления, я заплатил тогда двенадцать копеек…

Поэтому сейчас я скажу тебе так: не складывается жизнь, или, наоборот, обуяла гордыня, или просто хочется встрях­нуться ― побрейся наголо или хотя бы постри­гись под машинку. Поможет при любом раскладе».

ЗИМНЯЯ НОЧЕВКА ЧЕРНОЙ АМЕБЫ

…со сторон­ы Найзара (огром­ное камыш­овое болот­о) несутс­я сливающ­иеся голоса лягушек и козодоев и неясный, неумолч­ный шум, производимый птичьим населе­нием его громадных камышей…

(Н. Л. Зарудн­ый, 1901)

…Вскоре раздалс­я гро­хот, собравшиес­я на площади, обратив взоры в сторону пусты­ни, увидели страшного змея. Он двигался, задрав голову до небес, хвоста же его не было видно…