Фасциатус (Ястребиный орел и другие) - [63]

(Хорас­анская сказка)

«2 февраля…. Пархай, теплый сероводородный источник в южных предгорьях Сюнт–Хасардагской гряды, оказывается оазисом, переполненным жизнью в зимнюю холодную погоду.

По берегам текущего от него ручейка расположены густые заросли тростника. В этом тростнике, на участке всего сто на двадцать метров, сидит несколько тысяч бу­ланых вьюрков. Писк просто оглушительный. Вдруг все это взлетает и садится вновь. Постоянно подлетают все новые и новые стаи; подсаживаются в заросли поверх уже сидящих птиц. А следующие стаи уже тянутся из‑за гор. Интересно, что днем в самой долине Сумбара такой концентрации буланых вьюрков нет; встре­чаются лишь редкие небольшие стайки; откуда прилетают на ночевку ― непонятно, надо выяснять.

Позже появляются скворцы. Когда летит стая скворцов хотя бы в две тысячи штук, но настолько плотная, что птицы впритирку друг к другу, то она совсем не восприни­мается как стая птиц. Она выглядит как черная живая летающая аме­ба. Или даже что‑то еще более фантастическое. Понятно становится, откуда могли взяться леген­ды о летающих драконах.

Стая эта летит шаром, потом р–р-раз ― стала овальной, потом поменяла цвет ― птицы повернулись к заходящему солнцу другим боком, потом разделилась на две части, которые почти сразу вновь сблизились, прошли, не смешиваясь, друг сквозь друга (одна из них отсвечивает стальным, вторая ― угольно–черная), снова слились, и опять летит единая ги­гантская черная капля.

Вдруг из нее камнем падают вниз две, три, пять, десять птиц, садятся в тростнике; остальная масса летает кругами, сни­жается, снижается, снижается, потом опять с шелестом тысяч крыльев взмывает свечкой вверх; потом опять вниз, и, нако­нец, все это сыплется сотнями и сотнями птиц вниз; садится, с шумом сильного ливня, в тростник, поверх уже, кажется, вплотную сидящих там вьюрков. И сразу все заросли черные, и гомон стоит такой, что его уже и не перекричать, а на маг­нитофонной запи­си сплошной гвалт, шум и треск».

ГАСТРОНОМ–АРХИТЕКТОР

…И вот каменщ­ики во гла­ве с Мамур­ом по­строили про­сторный и удобный карав­ан–са­рай…

(Хорас­анская сказка)

«23 ноября. Под козырьком скалы нашел гнездо большого скалистого поползня с двумя отверстиями–входами вместо одного. Очень необычно. И чего ради? Что мог­ло сподвигнуть на столь экстравагантное строительство?»

«21 января. Опять большой скалистый поползень привлек внимание. Духарная все же птица. Правильно Зарудный под­мечает его особенность: «…Поползень ― очень крикливая птица: он точно считает обязанностью подавать голос при вся­ком удобном случае. В компании мелких птичек, обыкновенно собирающийся около найденной кем‑либо из них змеи, поползень занимает первенствующее место: он то рассматри­вает гадину с самой серьезною миною и несколько свесивши свою большую голову, то ободряет зрителей осо­быми звуками, то издает крики предостережения, то вдруг вскочит на ближайший камень и во всю глотку оповещает о вол­нующем его малень­кое сердце событии…» ― конечно антропоморфизм, но как хорошо. И как похоже, как узнаваемо!

И понятно, что «…чем короче становилось наше знакомство, тем все более и бо­лее нравились мне эти веселые птички с их звонкими голосами, архитектурными на­клонностями, забавными движениями и оригинальным образом жизни». И не только это. У поползня ведь даже форма тела необычная для большинства птиц ― верете­но веретеном; не поймешь, где хвост, где нос.

Вхожу в холмы левого берега Сумбара по Дороге Помоек и первое, что вижу, ― по­ползня с огромным жуком в клюве. Сидит на камне и свистит на всю округу с едой во рту. Странно. Я приготовился посмотреть, как он этого жука съест или спрячет, но увидел совсем другое.

Соскочив с присады, поползень юркнул к груде крупных камней и уселся вниз голо­вой на оказавшееся там гнездо. По­стройка классической правильной формы ― усе­ченный конус с отверстием на срезанной вершине; маленький и уютный бетонный бункер.

Сидя на стенке гнезда, поползень вдруг начал изо всех сил колотить по ней зажа­тым в клюве жуком. Причем совсем не так, как птицы это делают, убивая добычу. Он так усердствовал, будто хотел измочалить жука в лохмотья, а когда ему это удалось, вдруг начал размазывать разбитое жучиное тело по стенке гнезда, буквально втирая плоть и соки усопшего насе­комого в поверхность своего жилища.

Разделавшись со столь странным занятием и окончательно размазав всего жука по стенкам гнезда, поползень поползал еще несколько секунд здесь же, вертя голо­вой и явно рассматривая результаты своего труда, удовлетворенно вытер клюв о стенку гнезда, посмотрел вокруг, перелетел на верхушку ближайшего камня, лихо и победно просвистел своим бандит­ским свистом и отлетел прочь.

Я подошел к гнезду вплотную и первым делом на всякий случай решил заглянуть внутрь. Рановато для размножения, но мало ли что. Для этого пришлось достать из саквояжа карманное зеркальце, навести зайчик в узкую дырку входа в гнездо и по­светить там в разные стороны. Пусто. То есть шерсти полно (явно таскает для вы­стилки погадки хищных птиц с шер­стью песчанок ― не пропадать же добру), волос каких‑то, но яиц нет.