Здравствуйте!
Сразу должен предупредить, что эта книжка ― про птиц, и в ней нет ничего про секс, убийства и про деньги (есть, правда, немного про любовь, про смерть и про сокровища). Но мне все равно очень хотелось бы, чтобы вы ее прочитали.
Я вспоминал эту эпопею мысленно и с друзьями десять лет, а потом вдруг сел и описал. Чего ради? Понятия не имею. Это один из тех случаев, когда рассказываешь не потому, что уж очень хочется рассказать, а потому, что не можешь не рассказывать.
А может, соприкоснувшись с Востоком и убедившись, что описанное в древних легендах всегда повторяется и сбывается, я, наивный, решил подстраховаться? Потому как прочел однажды в сказке, сложенной века назад где‑то между Туркменией, Ираном и Афганистаном, такие слова: «Стоит мне рассказать вам, над чем я смеялся, и меня тотчас же настигнет смерть. Однако, если, вместо того чтобы рассказывать, напишу я все на бумаге, смерть меня минует…»[1]
Как бы то ни было, история поиска ястребиного орла описана недавно. А вот дневниковые заметки и отрывки из писем про Туркмению накапливались в течение пятнадцати лет ― с того самого времени, как я впервые попал туда и лишь начинал знакомиться с этой прекрасной страной и ее замечательными людьми.
Записи эти сделаны были в разной обстановке и под разное настроение: на жаре, когда даже ишаки прячутся в тень (а ведь им все нипочем) или когда приходилось пережидать дождь и снег в горах; в моменты избытка сил или крайней усталости; в приподнятом настроении или когда весь свет не мил; в шумных компаниях моих друзей и когда я неделями ходил по горам один; когда мне, впервые приехавшему в Копетдаг аспиранту смотревшему вокруг во все глаза, было двадцать два года, и позже, когда я уже сам возил туда студентов.
В этих дневниковых и эпистолярных записках я не стал менять свой тогдашний язык, подстраивая его под себя нынешнего. Потому что сегодня, отдалившись на некоторое время и расстояние от описываемых событий, я отчетливо вижу, насколько незначительны и второстепенны все мои собственные эволюции по сравнению с тем вечным и главным, ради чего я туда попал: с птичьими стаями, жарким солнцем и уже навсегда узнаваемыми очертаниями гор на горизонте.
Сергей Полозов
…шел я по одному делу, достиг некоего места, и предстало моим глазам нечто удивительное…
(Хорасанская сказка, XII― XIX вв.)
Туркмения ― солнечная, но гостеприимная страна…
(Из туркменской литературы эпохи развитого социализма)
ХОРАСАН, историч. область на Ср. Востоке, в сопредельных р–нах Туркм. ССР, Ирана и Афганистана. Значит, часть X. занимают Туркмено–Хорасанские горы…
(Географический энциклопедический словарь, 1989)
Сказители старинных дастанов, сладкозвучные соловьи, порхающие в садах прекрасных слов, хранители сокровищниц чудесных преданий ― все они рассказывают о том, что…
(Хорасанская сказка)
История эта началась совершенно неожиданно, и ничего необычного ей не предшествовало. Был жаркий майский день, и солнце над опустыненными холмами долины Сумбара палило вовсю. Трясясь в кузове старого «ГАЗа» и ощущая лицом горячий встречный поток воздуха, я думал о том, что за покатым невысоким хребтом, расположенным к югу от нас, уже Иран. Такой же, как эта часть Туркмении, если говорить о природе, почти такой же по укладу жизни людей, живущих вдоль границы, но формально заграничный, отгороженный от нас контрольной полосой и столбами с колючей проволокой.
От мыслей про условность придуманных человеком границ меня отвлекла переползающая через пыльную дорогу здоровенная гюрза в руку толщиной. Встреча с такой змеей в природе немедленно создает у меня приподнятое настроение. Увидеть гюрзу после полудня было необычно (ползать по солнцепеку слишком жарко), хотя в мае и возможно, ― период размножения.
Я забарабанил рукой по крыше кабины, Хыдыр–Ага затормозил. Соскочив с борта кузова, я на бегу соображал, что в брачный сезон рядом может оказаться и еще змея, а то и не одна, и старался внимательнее смотреть по сторонам. Но, пока я несся вприпрыжку к кусту держидерева, к которому проползла гюрза, она уже исчезла, еще раз заставив меня испытать знакомое уже ощущение: все вокруг ― это их дом, а не наш. Всякий раз, когда мы не прибегаем к силе, они здесь решают, а не мы, надо нам встречаться или нет. Потоптавшись впустую вокруг колючего прозрачного кустика, я вернулся на дорогу и, придерживая бинокль на груди и магнитофон на поясе, полез назад в кузов. В этот момент все и произошло.
Согласитесь, это очень интересно, как некоторые мгновения отпечатываются в памяти, ― словно фотографии, которые, будучи однажды снятыми, потом годами висят над столом перед глазами. Так получилось и на этот раз. Зацепившись руками за шершавый борт грузовика, я поставил пыльный кирзовый сапог на горячее, пахнущее перегретой резиной колесо, подтянулся, чтобы запрыгнуть в кузов, и, когда солнце резануло поверх борта прямо по глазам, инстинктивно отвернул голову и в этот момент увидел двух птиц.
