Фасциатус (Ястребиный орел и другие) - [2]

2

В воз­духе реют чайки и крачки, пронос­ятся ко­сяки пеликан­ов, колпик­ов и карав­аек, куда‑то тороп­ятся се­рые, красные и бе­лые цап­ли, мечутс­я взад и вперед ко­сяки различн­ых уток; из камыш­ей донос­ятся гоготан­ие ди­ких гу­сей, ржа­ние пога­нок, сто­ны лысуш­ек, как бы негодующ­ие кри­ки султан­ок… крякан­ье уток, пе­ние камыш­евок, звонкое трещан­ие Prin­ia, свист ремез­ов и уса­тых си­ниц. И как хорош­о здесь, в камыш­ах, сре­ди мас­сы воды, в горя­чем воздух­е, в кругу своих пернат­ых дру­зей!

(Н. А. Зарудн­ый, 1900)

Пти­цы ― это не животн­ые. Они произо­шли от летающ­их рыб…

(Из от­вета абитуриент­а на вступительн­ом экзамен­е)

Чтобы стала понятна необычность ситуации, скажу два слова о том, насколько это особое дело ― наблюдение птиц в природе. Большинство из нас, видя птиц каж­додневно, не обращает на них внимания. Для тех же, кто занимается орнитологией, именно птицы олицетворяют собой самые разные проявления окружающего мира.

Первый, необходимый и крайне ответственный этап любой орнитологической ра­боты ― это определение птиц, которых вы наблюдаете.

Помимо важности для научных исследований оно само по себе для многих может быть увлекательно как спорт или азартная игра. Этим объясняется тот факт, что лю­бительское наблюдение и определение птиц («бёрдвотчинг») стало сегодня одним из наиболее популярных видов отдыха и туризма, объединив миллионы любителей по всему миру. Порой оно приобретает весьма экстравагантные формы: множество лю­дей в разных странах готовы пересечь полмира и платить потом тысячу долларов в день за возможность посмотреть на маленькую невзрачную птичку, живущую где‑ни­будь в кустах в интересном для наблюдателя месте…

Проводится это определение по целому набору признаков. Их полное перечисле­ние неизбежно утянет нас в тоскливые для непосвященного глубины традиционной зоологии, интересной далеко не всем, поэтому ― коротко о главном. Нужно подчас мгновенно (птицу нередко видишь лишь секунду) оценить размер ее тела, пропорции и форму хвоста, крыльев, шеи, головы и клюва; детали окраски; то, как птица сидит или двигается; характер ее криков, позывов и песни. Различия между отдельными видами очевидны и неспециалисту, определение же некоторых из них требует колоссальной дотошно­сти и опыта.

День за днем, месяц за месяцем вы накапливаете этот опыт, раз за разом сверяя наблюдаемое в бинокль с иллюстрация­ми в определителе, собственными зарисовка­ми, описаниями из разных книг; фотографируете, надиктовывае­те и записываете на­блюдаемое. Позже, уже при известных навыках, вы узнаете птицу по облику ― некое­му совокупному обобщению всех этих отдельных деталей, мгновенно высвечи­вающему в вашем сознании либо на­звание вида, либо то непонятное, что мешает его однозначно определить. И если вы работаете в том или ином регионе достаточно долго, то в один прекрасный момент достигаете того заветного рубежа, когда опреде­ление видов как таковое перестает быть камнем преткновения, что предоставляет вам новую степень свободы в работе.

Поэтому в первый момент, увидев двух этих птиц ― среднего размера изящных ор­лов, очень чистой и нарядной окраски (шоколадно–коричневый верх и белый, с про­долговатыми пестринами низ), парящих необычно низко (всего метрах в деся­ти) над холмами и словно как‑то особо–приглашающе показываясь мне, я ощутил шок от со­знания того, что этого вида ни разу в жизни не встречал.

В следующую секунду в голове моей произошло лихорадочное сопоставление того, что я видел, с тем, что было извест­но про Западный Копетдаг из теории, и уже через мгновение у меня «в зобу дыханье сперло»: сомнений не оставалось, хоть и не верилось собственным глазам, ― это была пара ястребиных орлов.

ВОРОН

Едва во­рон их уви­дел, он подлетел к ним и стал ласкатьс­я и ры­дать. Тут пери достал­а волшебн­ый волос­ок, полож­ила его ря­дом с ворон­ом и подожгла. И во­лею Ал­лаха во­рон тот­час при­нял человечес­кий об­лик…

(Хорас­анская сказка)

«17 января…. Просидел целый день в предгорьях, наблюдая пустынных жаворон­ков, а на обратном пути, уже спускаясь ниже в долину Сумбара, увидел, как ворон перелетает за медленно ползущей по опустыненным холмам отарой, присаживаясь недалеко от пасущихся овец.

Сидит себе издали заметной яркой черной кляксой на бледно–зеленом склоне, временами каркает грассирующе- гор­танно, посматривая черным птичьим глазом на идущего к нему от отары алабая. Дождался, пока собака подошла почти вплотную, уже чуть не кинулась на него, и снисходительно–неторопливо взлетел в метре от об­лапошенного собачьего носа.

Воистину у него коэффициент интеллектуальности больше, чем у собаки, все пра­вильно. В это не верится просто пото­му, что мы сами, будучи млекопитающими, не видим этого ума в птице. В собаке видим, так как нам легче общаться с ней: у нее есть мимика, выражение лица. А у ворона привычного нам мимического инструмента общения нет. Мигнет прозрач­ным веком, глядя боком, по–птичьи; наклонит голову, разглядывая; ну, поднимет перья на затылке от удивления или от удовольствия. А ведь в этой птичьей голове далеко не куриные мозги…»