Фарт - [60]
ГЛАВА XXIII
После работы Муравьев пообедал и пошел к Турнаевой. Было шесть часов. Стало немного прохладнее. Улица Луначарского, где жили Турнаевы, проходила вдоль парка и упиралась возле Дома Советов в забор Верхнего завода. На лавочках, перед домами, сидели женщины, лузгая семечки и поджидая своих коров. В палисадниках гремели посудой и пахло жареным. Из открытых окон вдоль всей улицы неслась радиопесня:
Муравьев легко нашел квартиру Турнаевых. Входная дверь была не заперта; он постучал, никто не отозвался на его стук. Тогда он вошел в переднюю и увидел все семейство Турнаевых в столовой за столом. Здесь была и Катенька Севастьянова, и тетка, хозяйничающая за столом, хотя она и пребывала здесь в качестве гостьи.
Посередине стола на огромном блюде дымилась телячья нога, залитая коричневой подливкой. Вокруг в разных судках, соусниках, чашках теснились приправы, салаты и закуски. Возле Пети Турнаева, сидевшего лицом к двери, стоял стеклянный кувшин с красным вином. Стол был так обилен, что Муравьев с досадой подумал, что попал на какое-то семейное торжество. Он хотел было уйти, пока его не заметили, но Петя увидел его в раскрытую дверь и во все горло заорал:
— Кого я вижу? Товарищ Муравьев!
Все оглянулись. Марья Давыдовна сидела спиной к дверям. Оглянувшись, она встала из-за стола и пошла навстречу. Петя продолжал сидеть, подняв руки и приветственно потрясая ими у себя над головой.
— Ужасная вещь насыщаться в обществе женщин. Натуры зефирные, цирлих-манирлих, — он пошевелил пальцами в воздухе, — они не понимают, что такое зажаренная телячья нога! — кричал он.
Марья Давыдовна схватила Муравьева за руки и втянула в столовую.
— Правильно, Машка, давай его сюда. Знакомьтесь. Моя сестра, моя тетя. Впрочем, Катеньку вы знаете. Катенька, тащи приспособление для гостя. Сюда, Константин Дмитриевич, сюда, поближе к богам.
Муравьев кланялся, улыбался. Он познакомился с Петей Турнаевым на одном из совещаний, но мало знал его.
— Я, кажется, попал не вовремя. У вас какое-то торжество, — пробормотал он.
— Никакого торжества. Рядовой обед для поддержания здоровья, — сказал Петя. — Вы простите, что я несколько бесцеремонно, но в этом доме так принято. Прошу!
— Я только что пообедал.
— Да что вы говорите? Какая неосторожность! Впрочем, эту ошибку можно исправить, еще раз пообедаете.
— Но я сыт.
— О-о, батенька, это не доказательство. Будем сидеть за столом, пока опять не проголодаетесь. Тем более — завтра выходной день.
Безмолвная Катенька принесла прибор. Петя налил в стакан вина и, так как Муравьев не садился, приподнялся со стула и силой усадил его за стол.
— Первого можете не есть. Так сказать, на первый раз — прощается. Но вино и телятину — обязаны. Шутка сказать — телячья нога. Это вам не какой-нибудь беспринципный бефстроганов.
Муравьев засмеялся и сказал:
— Вынужден подчиниться.
Мощными движениями тетка отрезала ломоть от телячьей ноги, положила на тарелку Муравьева, а затем с великолепной решительностью стала придвигать к нему моченые яблоки, квашеную капусту с клюквой, огурцы, грибы, какую-то особенную подливку, похожую на хрен, и приговаривала басом:
— Это — капуста, это — яблоки моченые, это — подливка, это — грибы.
Как в школьном учебнике немецкого языка.
Петя подмигнул Муравьеву, сделал таинственное лицо, поднялся и достал из буфета пузатый графинчик с водкой, настоянной на лимонных корках.
— Для аппетита, — сказал он, старательно наливая две рюмки.
— Я водку не пью, — коротко сказал Муравьев.
— Надо, — непререкаемым тоном возразил Петя.
Чокнувшись с рюмкой, стоящей на столе, он не переставал строго смотреть на Муравьева, пока Муравьев не поднес рюмку ко рту. Тогда Петя скомандовал:
— Делаем раз! — и погрузил свою рюмку в широко раскрытый рот.
Муравьев выпил, закусил грибком. Петя, посапывая носом, не спеша положил к себе на тарелку немного подливки, немного соуса, похожего на хрен, густо посолил, подмешал горчицы, накапал из одного судка какой-то пунцовой жидкости, потом накапал из белого флакона, попробовал на кончике ножа, поморщился, подлил еще чего-то из другого флакона, густо вывалял в этой смеси огурчик и грибок и сказал печально:
— Селедочку мы не предусмотрели.
Не спеша он проглотил огурчик, потом грибок, а потом уже всполошился, что позабыл предложить свое изделие гостю.
Муравьеву пришлось попробовать из его тарелки и по этому случаю — под команду Пети: «Делаем два!» — выпить по второй. И когда дело наладилось и подгонять Муравьева не было никакой надобности, Марья Давыдовна, ни слова не говоря, слизнула графинчик со стола и под звон ключей упрятала в верхнее отделение буфета. Петя страдальчески поглядел на жену, вздохнул и принялся за телятину.
— У вас каждый день такой пир? — спросил Муравьев.
Он все не мог отделаться от ощущения, что попал как незваный гость на какое-то торжество.
— Разве это пир? — возмутился Петя. — Вы настоящих пиров не видели. Водку с мороженым едали? То-то!
Некоторое время ели молча. Потом Петя вдруг с ужасом вскричал:
В книге А. Письменного (1909—1971) «Рукотворное море» собраны произведения писателя, отражающие дух времени начиная с первых пятилеток и до послевоенных лет. В центре внимания писателя — человеческие отношения, возмужание и становление героя в трудовых или военных буднях.
В этой книге известного советского прозаика Александра Письменного, скончавшегося четыре года назад, произведения, созданные как в годы первых пятилеток (рассказы «Буровая на море», «На старом заводе», «Повесть о медной руде»), так и в годы Великой Отечественной войны: «Была война», «Ничего особенного не случилось» и др.Книга воспитывает в молодом поколении гордость за дело, совершенное старшим поколением.Автор предисловия писатель Виталий Василевский.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.
Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.
«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».
В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.