Фарт - [26]

В этот раз Иннокентий Филиппович больше месяца не был в Москве и ехал поэтому с особым удовольствием. Он не предупредил жену о своем приезде и рано утром, когда она еще спала, открыл ключом дверь своей квартиры.

Зинаида Сергеевна проснулась от неистового, радостного, того особенного лая Джильды, каким немецкая овчарка всегда встречала Иннокентия Филипповича. Сорвавшись с места и продолжая заливисто лаять, собака стремглав бросилась в переднюю. Скрипнула, затем хлопнула входная дверь, и Зинаида Сергеевна услышала деланно сердитый голос мужа:

— Постой, подожди! Фу-у, Джильда!

Зинаида Сергеевна накинула халат и быстро пошла к нему навстречу.

Небритый, заспанный, вернувшись домой, Иннокентий Филиппович, как всегда, держался так спокойно, точно не уезжал из Москвы.

Джильда прыгала вокруг, стараясь лизнуть его в лицо, стучала когтями по полу. Иннокентий Филиппович ласково отгонял ее, приговаривая:

— Фу-у, Джильда, перестань!

И Зинаида Сергеевна тоже сказала:

— Перестань, Джильда, фу-у!

Иннокентий Филиппович погладил собаку, снял пальто и, целуя Зинаиду Сергеевну, спросил:

— Жива-здорова, Сара Бернар?

Поцелуй его был спокойный, деловой, точно это был не поцелуй, а рукопожатие, и Зинаида Сергеевна, как бывало неоднократно, почувствовала, что этот человек, которого она так ждала, каждую черточку лица которого хранила в памяти, все больше отдаляется от нее. Знакомые морщинки на его лице, нос с горбинкой и родинкой у переносицы, высокий лоб, выступающий вперед под редкими седыми волосами, казались ей теперь неродными, точно Иннокентий Филиппович совсем не муж ее, с которым она прожила двадцать семь лет. С каждым его приездом отчуждение возрастало, и это очень пугало ее.

Войдя в столовую и потирая руки, Иннокентий Филиппович сказал довольным голосом «ну-с» и начал гладить Джильду, трепать ее за уши, шептать ласковые слова. Собака стояла смирно, помахивая хвостом, ежесекундно облизывалась и с легкими стонами вздыхала от наслаждения.

Иннокентий Филиппович сделал строгое лицо.

— Голос, Джильда! Дай голос! — сказал он.

Собака прижала уши, вскинула мордой и беззвучно, как от зевоты, раскрыла пасть. Иннокентий Филиппович повторил приказание. Джильда снова вскинула мордой и громко тявкнула.

— Хорошо! — удовлетворенно сказал Иннокентий Филиппович. — Молодец, Джильда!

Зинаида Сергеевна поставила электрический чайник, накрыла на стол и подошла к Иннокентию Филипповичу. Она не видела мужа больше месяца, но вот она подошла к нему, и, как ни странно, говорить было не о чем.

— Ты здоров? — спросила она.

— Конечно. Что со мной сделается? — ответил он рассеянно. — Еще сто лет протяну.

И стал снимать сапоги.

Она все допытывалась, что нового в Косьве, но Иннокентий Филиппович ничего не рассказывал, отделывался шуточками и прибаутками, обещал рассказать как-нибудь в другой раз. Ясно, он не понимает, что Косьва серьезно интересует ее. И у Зинаиды Сергеевны поднималась досада на мужа. В каждый свой приезд он приносил с собой ветер из другого, полного деятельности, незнакомого мира; ее тревожило, причиняло страдание то, что этот мир так далек от нее, а он не понимал, что заставляет ее страдать. Ее раздражало и то, что, приезжая сюда с удовольствием, как на отдых, он вместе с тем не переставал думать о своих заводских делах. Зачем он жалуется тогда на усталость, на то, что его не отпускают с завода, что ему трудно жить без нее? Он ведь сам не хочет бросить завод. И в то же время настаивает на том, чтобы она оставалась в Москве, сторожила московскую квартиру…

На другой день после приезда Иннокентий Филиппович уговорил ее пойти в студию Симонова на «Таланты и поклонники». Зинаида Сергеевна вечность не была в театре, а у Симонова не бывала еще никогда, но лучше бы она и не ходила. Молодые актеры с таким блеском провели спектакль, что Зинаида Сергеевна совсем расстроилась. Так, глядя на других, случайно замечаешь свою старость.

В антракте Иннокентий Филиппович вспомнил почему-то, как он весной ездил на охоту и убил двух русаков. Рассказывая об этом, он оживился, точно вдруг заскучал по Косьве. Зинаида Сергеевна представила себе лес, пушистого серого зайца с раскрытыми удивленными глазами, и ей так мучительно захотелось увидеть это самой, что она раздраженно сказала:

— Я не хочу об этом слышать.

Весь вечер она больше не разговаривала с Иннокентием Филипповичем, но ее молчание как будто нисколько не тревожило его.

Прошло еще два дня. А на третий, когда Иннокентия Филипповича не было дома, позвонили из Косьвы и попросили передать, чтобы он немедленно возвращался, — отдел технического контроля автосборочного завода забраковал всю последнюю партию труб для тяги рулевого управления.

Иннокентий Филиппович пришел домой поздно, но, узнав о вызове и о его причине, очень обеспокоился и тотчас начал собираться в дорогу: потребовал чистое белье и сел в столовой бриться.

— Чуяло мое сердце, ох, чуяло мое сердце, — с непривычной для жены растерянностью все бормотал он.

Зинаида Сергеевна достала в спальне со шкафа его чемодан и принесла в столовую.

Джильда поняла, что хозяин уезжает, и стала лезть к нему, тыча носом в колени и размахивая хвостом. Иннокентий Филиппович отгонял собаку, она возвращалась на свою подстилку, ложилась, кряхтя и вздыхая, а через минуту вскакивала и снова шла к нему.