Фарт - [25]

И все же Соколовский продолжал мечтать о высокой, по-настоящему стахановской производительности. Иначе чем мечтами эти его мысли и нельзя было назвать.

На других заводах лучшие мастера давно установили, что успех мартеновской плавки зависит от того, сколько печь может принять тепла в единицу времени. Об этом писали в газетах, говорили на совещаниях. Это было главное. На Косьвинском заводе, кроме того, необходимо было решить много других, мелких проблем. Муравьев в разговорах с Соколовским требовал фактов, мешающих работать. Но их было больше чем достаточно. Соколовскому надоело бесконечно их перечислять. На каждом производственном совещании, на каждом общем собрании, на партийных коллективах, на заседаниях бюро косьвинские мартенщики говорили о работе транспортного отдела, требовали увеличить парк изложниц или хотя бы организовать «купание» изложниц при помощи простого пожарного брандспойта, просили отремонтировать завалочную машину и организовать экспресс-лабораторию, чтобы во время плавки можно было получать быстрый и точный химический анализ стали. Но директор завода ничего не предпринимал. Все внимание его было сосредоточено на работе механического цеха, на развитии и упрочении славы Севастьяновой. В силы Соколовского и его товарищей он не верил, боялся рисковать и, заботясь о состоянии печей, ни за что не разрешал повышать тепловой режим.

Убеждать Абакумова было бесполезно.

Странную позицию занимал и главный инженер. В разговорах с работниками новомартеновского цеха Подпалов полностью соглашался с их требованиями, но как только нужно было выносить решение и действовать, он начинал колебаться, просил подождать. Он не хотел выступать против директора. Он боялся взять на себя ответственность. Он старался примирить обе стороны и искал компромисса.

— Иннокентий Филиппович, докажите мне, что я не прав, — напирал на него Соколовский. — Докажите, что наши печки не могут переработать больше тепла, чем сейчас.

— Теоретически вы правы, — отвечал Подпалов, — но практически, ma foi, я не могу решить вопрос один. Нужно убедить Абакумова.

Но Абакумова невозможно было убедить, и Подпалов лучше других знал об этом.

Когда Соколовский вместе с Подпаловым заходил к нему в кабинет, Абакумов морщился, словно от боли, и, не глядя на Соколовского, сердито говорил:

— Вы при пониженном тепловом режиме ухитряетесь своды поджигать. Что же будет, если еще повысить тепловую мощность? Очкнитесь, товарищи!

Директор очень любил это слово «очкнитесь», и в его произношении оно звучало уничтожающе. Оно звучало так уничтожающе, что Иннокентий Филиппович, вместо того чтобы поддержать Соколовского, как поддерживал его, беседуя с глазу на глаз, сразу отступал и неуверенно тянул:

— Да-а, Иван Иванович, пожалуй, лучше подождать. Слишком это рискованное дело. Есть хорошая французская пословица: «Tout vient à point à qui sait attendre». По-русски это значит: все приходит своевременно к тому, кто умеет ждать.

Абакумов усмехался и, трогая себя за нос, говорил:

— Дайте мне три тонны с квадратного метра пода, но систематически, как часы, тогда будем думать о повышении тепловой мощности.

И в знак того, что разговор окончен, кричал через кабинет своей близорукой толстой секретарше:

— Софья Ильинишна, никого ко мне не пускать!

Но Соколовский не любил отступать так быстро. Он менял тактику.

— Ну хорошо, пусть будет по-вашему, — говорил он, — но я прошу для пользы дела устранить все помехи. Создайте нам нормальные условия для работы.

Абакумов молча выслушивал его, потом поднимался из-за стола, хмурый, сгорбившийся, точно держал на плечах тяжелый груз, и с каким-то механическим упорством стучал кулаком по столу.

— Нечего сваливать вину на транспортный отдел. Плохая работа зависит от вас самих. Только от вас. Вы не хотите работать как следует. Вы только ищете объективные причины. Меня на этом не проведешь.

И однажды он пообещал перебросить к ним в цех Шандорина.

— Степан Петрович покажет вам, как надо работать, — сказал он.

Соколовский тоже нахмурился и тоже сгорбился и встал перед ним, маленький, сжав кулаки.

— Товарищи, товарищи… — сказал Подпалов.

— Вы не пошлете к нам Шандорина, — сказал Соколовский.

— Вас, думаете, испугаюсь? Пошлю, будьте уверены, — сказал Абакумов. — Я переброшу его к вам, и тогда посмотрим, кто виноват — транспортный отдел или господа из нового мартена.

Соколовский выпрямился, усмехнулся и сказал спокойно:

— Что же, делайте как хотите. Я на заводе не останусь.

— Товарищи, ну зачем так? — начал было Подпалов.

Абакумов перебил его:

— Не пугайте меня, Соколовский. Я — не пугливый. Насильно вас держать не будем.

ГЛАВА X

Стоило Иннокентию Филипповичу сесть в московский поезд, как он мгновенно преображался. Куда исчезала его косьвинская нерешительность, тщетно скрываемая подавленность, его болтливость? Рослый, полный, в сапогах, в хорошем пальто из светлого коверкота, он производил впечатление крайне делового и страшно строгого человека. Проводники в мягком вагоне, не дожидаясь распоряжения, сразу несли в его купе постельные принадлежности, хотя в недолгую поездку до Москвы мало кто из пассажиров заказывал белье.