Фарт - [17]

Причина была серьезная. Севастьянову все больше не нравилось, что Катенька занимается представительством.

Сперва и самое Катеньку раздражало, что ей мешают работать, отрывают от дела, сбивают с ритма. Она сердилась, жаловалась начальнику цеха; он, не ожидавший, что благодаря новому методу его цех приобретет такую популярность, и теперь чрезвычайно довольный, благодушно успокаивал молодую женщину, уверял, что так и должно быть, поскольку она передовая работница, что это очень хорошо, замечательно; обещал, что интересы ее не пострадают, — заработок Катенька получит, сколько бы ни пропустила рабочих часов, из расчета своей обычной производительности.

Катенька быстро вошла во вкус, стала принимать свои представительские обязанности как должное и уже не волновалась, что приходится пропускать рабочие часы, иногда целую смену.

Вначале она смущалась, робела, чувствовала себя неловко на трибуне какого-нибудь собрания или у станка в чужом цехе. Но постепенно приноровилась, научилась улыбаться перед фотоаппаратом, рассказывать заученными словами о своем методе. Выступая перед большой аудиторией, она выбирала в зале чье-нибудь лицо и только и смотрела на него во время своего выступления. Потом научилась перебегать глазами с одного слушателя на другого, не теряясь и даже чувствуя, с каким вниманием ее слушают. С корреспондентами она держалась теперь свободно, умела посмеяться, стрельнуть выразительно своими нефритовыми глазами. Ей все больше нравилось, что ее приглашают на другие заводы, выбирают в президиумы.

Теперь по вечерам она часто не бывала дома. Севастьянов приходил с работы — а жены нет: то она на профсоюзном собрании, то на производственном активе, то с представителями завода поехала на соседнее предприятие, то ее вызвали на какую-то конференцию в область.

Севастьянов с этим мирился. Что поделаешь, у жены такие производственные достижения!.. И хотя его огорчало, что, придя с завода, он не застает Катеньку дома, его радовали успехи жены.

— Видишь, Катюха, — говорил он с простодушной гордостью, — это тебе не кассовую ручку вертеть! Еще станешь замнаркома!..

Как сознательный муж и человек организованный, он завел большой альбом и аккуратно вклеивал в него статьи, посвященные Катеньке или упоминавшие о ней и ее методе, газетные и журнальные фотографии.

Прошло некоторое время, и однажды в столовой Севастьянов услышал разговор о том, что на заводе творится безобразие, работает человек плохо, продукцию выдает низкого качества, нормы не выполняет, а носятся с ним как с писаной торбой. Куда это годится?

«О ком это?» — подумал Севастьянов.

Он оглянулся и узнал Лукина и мастера из механического цеха. На сердце у Севастьянова защемило. Неприятная догадка мелькнула в его уме.

— Мы уже говорили директору, — ответил Лукин мастеру. — Партийная организация считает, что заводоуправление в этом вопросе избрало неверную политику. Но Абакумов и слушать ничего не желает.

— Вот как звезданет нас автосборочный, вернет заказанные детали, тогда дирекция почешется… Вскружили человеку голову, возомнила она о себе бог знает что. Сделаешь замечание — такая амбиция!.. Ты ей слово, она тебе десять, — возмущенным голосом произнес мастер.

— Тише, — остановил его Лукин. — Муж сидит…

В панике вернулся домой Гошка Севастьянов. Как же так он не разобрался, не уследил? Значит, Катенькина слава, весь этот шум вокруг нее — пустой номер?!

Когда Катенька вернулась домой с какого-то собрания, Севастьянов рассказал ей о слышанном разговоре. Катенька насупилась, покраснела.

— Не такую еще косность приходится преодолевать, — сказала она резко. — Привыкли работать по старинке, от нового нос воротят.

— Но ведь это правда, Катюха, работать ты хуже стала! Ты же только и занимаешься заседаниями да чтением лекций. Стыдно было слушать, что о тебе говорили в столовой. Хоть бы норму, по крайней-то мере, выполняла регулярно.

— Ничего ты не понимаешь! Ровным счетом — ничего. Говорится все от зависти да от косности. Что с того, выполню я сегодня норму или нет, гораздо важнее, что я свой опыт передаю другим. Так и начальник цеха говорит, и товарищ Климцов. Это же надо понимать.

— Какой там опыт? Да у тебя опыта на три копейки. Не рановато ли передачей опыта занялась?

Катенька встала, хлопнула дверью и ушла из дому.

Еще не раз пытался Севастьянов образумить Катеньку. Он выбирал самые подходящие минуты, чтобы поговорить с ней, ждал случая, когда она в хорошем настроении, весела.

Иногда, покоренная его вниманием, ласками, она соглашалась с ним, уверяла, что будет меньше ездить по другим предприятиям, отказываться от выступлений; честное слово, занимается этим она временно, поскольку очень упрашивают и нужно распространять опыт. Иногда Катенька, как раньше, сама начинала жаловаться, что ее совсем замучили заседания, слеты, конференции… Но все продолжалось по-прежнему, и часто, когда Геннадий заговаривал с женой на больную тему, она сердилась, говорила, что он вмешивается не в свои дела, и они ссорились.

Не то кто-то надоумил Катеньку, не то она сама пришла к такому выводу, но как-то на упреки Геннадия она бросила в ответ: все эти разговоры — проявление отсталости со стороны Гошки, серости, того, что он дальше своего носа не видит. О своей работе он думает? Да, думает. А о значении своей работы? Об этом Гошка никогда не задумывается. А она старается понять значение своего труда. Она не просто шлифовщица из механического цеха. Она общественный человек, пропагандист. Может быть, он просто ревнует или сердится, что жена — видный человек на заводе, а не домашняя хозяйка? Может быть, завидует? Ихний-то новый мартен клянут на каждом заседании!..