Фарт - [167]

Шрифт
Интервал

— Тихо! — сказал Старовойтов. — Дальше смерти не убежишь!

Миноносец был уже так близко, что «Спрут» вошел в мертвую зону. Турецкие пушки не причиняли заградителю вреда.

Но комбриг Клочковский, который не отрывался от своего перископа, заметил новую опасность.

— Он собирается нас таранить! — вскричал он.

В это время нос лодки опустился, дневной свет в боевой рубке погас. Боцман начал отсчитывать по глубомеру:

— Пять футов… десять футов… пятнадцать футов!

— Так держать! — сказал Старовойтов и затем, почти без паузы: — Второй аппарат, пли!

— Торпеда пошла, — не сбиваясь с обычного распорядка, доложил вахтенный начальник.

Чупров взглянул на часы. Сударышин увидел это и вспомнил о часах Журика. Он тронул товарища за руку.

— А ну, Семен, подивись — скильки пройдет времени?

Журик не понял, чего хочет Сударышин.

— Подивись-ка, ну, — повторил матрос.

— Та понимаешь… — начал Журик, но в это время вторая торпеда достигла цели — раздался взрыв, с такой силой отдавшийся в лодке, что посыпалась посуда в камбузе, лопнули электролампочки, лодку подбросило, затем потянуло вниз.

Журик со страха обеими руками вцепился в Сударышина.

— Сколько времени прошло? Сколько прошло времени? — кричал Сударышин, силясь освободиться от товарища.

Прошло двадцать шесть секунд с момента выпуска торпеды, но Журик не засек время.

— Та воны пустые, — сказал он.

Сударышин, в свою очередь, не понял, о чем говорит Журик.

— Полный вперед! — скомандовал Старовойтов, приподнимая на секунду перископ.

— Что вы делаете? — закричал Клочковский.

Но Старовойтов не оглянулся.

— Убрать перископ! — резко проговорил он вахтенному начальнику, опустил свой и одновременно приказал срочно вернуть людей на свои места.

Все, кто был в эту минуту в центральном посту, инстинктивно вжали головы в плечи. «Конец», — мелькнуло в уме Чупрова. Но столкновения не последовало. Явственно послышался шум винтов над подволоком лодки, что-то царапнуло за крышу рубки. Чупров машинально схватился за поручни трапа. Вспыхнул аварийный юнгеровский фонарь. Лодка шла вперед. Боцман Ляпунов висел на рулях глубины. Старовойтов вытирал лицо носовым платком. Вахтенный офицер, взобравшись на разножку, ввертывал новую лампочку в патрон на подволоке центрального поста.

— Чуть не накрыл, — сказал Старовойтов и потребовал донесений из всех отсеков.

— Что произошло? — спросил Чупров.

— Отвернуть было невозможно. Мы проскользнули под килем неприятеля, — коротко ответил командир.

— Все против нас, но мы все-таки не дрейфим! — сказал мичман Глушков.

А Чупров смотрел на капитана и думал о том, что такой человек заслуживает другого отношения со стороны командования. «Не молодчина ли? Ах, черт!» — думал он. Рискуя быть раздавленным тонущим миноносцем, Старовойтов ходом вперед предотвратил катастрофу. А держался теперь он так, точно ничего особенного не произошло. Даже мундштука своего не вынул из кармана. «Ах, черт, вот молодчина!» — все восклицал про себя Чупров.

— Всплывать под перископ! — приказал Старовойтов.

— Есть всплывать под перископ! — с придыханием от испытываемых усилий отозвался боцман.

Заградитель всплыл на перископную глубину. Старовойтов поднял перископ.

В белесых стеклах прибора мелькнуло море. От взрыва торпеды неприятельский миноносец переломился пополам. Показалось его днище, обросшее ракушками и водорослями; по сильно накренившемуся борту оторванной кормы, как муравьи, ползли турецкие матросы. Винты миноносца продолжали работать. Перевернутая шлюпка качалась у борта, который медленно зарывался в воду. Из-под тонущего корабля вырывались клубы дыма и пара. Они стлались по воде и расползались в стороны.

ГЛАВА XVIII

До Босфора оставалось девяносто семь миль. К сумеркам достичь района постановки заградитель не поспевал, и Клочковский решил отложить операцию на следующий день. Еще одну ночь заградитель должен был провести в море.

Когда зажглось электричество, погасшее от сотрясения, Бухвостов взглянул на Семена Журика, и его поразил вид товарища. На землисто-сером лице матроса бегали озлобленные глаза, нос заострился, скулы дрожали.

— Больше не можу, — шептал Журик, вздрагивая и вздыхая. — Больше мочи нема. — Он закрыл лицо ладонями, потом вдруг вскочил и шагнул к Федору. — Паскуда! — прошипел он сквозь стиснутые зубы, глядя на Федора с ненавистью и тоской. — Из-за тебя, черта, стильки страха!

— Ты что? — удивился Федор.

— Паскуда, — шипел Журик, — от тебя уся беда. Шоб ты сдох, вражий сын!

— Постой, чего ты взъелся? Я тебе ничего не сделал.

— Не сделал? Думаешь, не бачу?

— Отойди, браток, — сказал часовой.

— Подожди, пускай скажет, в чем дело, — попросил Федор.

— А дило в том… — начал Журик и остановился.

— В чем? — спросил Федор и, уже предчувствуя ответ матроса, встал на ноги.

— Ты шпигун, сволочь, вот шо! — заревел Журик, теряя самообладание. — Не знаешь, видкиль погибель придеть — чи от турка, чи от тебя, проклятого!

Глаза Бухвостова сузились. Он сжал кулаки.

— Стой! — с внезапным спокойствием произнес Федор. — Ты откуда это знаешь?

Догадка осенила его. Журик — тот человек, которого подослал Двибус! Вот и часы у него, а раньше их не было. И приказчика он нарочно запер в провизионке, чтобы отвести подозрения от себя.


Еще от автора Александр Григорьевич Письменный
Рукотворное море

В книге А. Письменного (1909—1971) «Рукотворное море» собраны произведения писателя, отражающие дух времени начиная с первых пятилеток и до послевоенных лет. В центре внимания писателя — человеческие отношения, возмужание и становление героя в трудовых или военных буднях.


Ничего особенного не случилось

В этой книге известного советского прозаика Александра Письменного, скончавшегося четыре года назад, произведения, созданные как в годы первых пятилеток (рассказы «Буровая на море», «На старом заводе», «Повесть о медной руде»), так и в годы Великой Отечественной войны: «Была война», «Ничего особенного не случилось» и др.Книга воспитывает в молодом поколении гордость за дело, совершенное старшим поколением.Автор предисловия писатель Виталий Василевский.


Рекомендуем почитать
После ливня

В первую книгу киргизского писателя, выходящую на русском языке, включены три повести. «Сказание о Чу» и «После ливня» составляют своего рода дилогию, посвященную современной Киргизии, сюжеты их связаны судьбой одного героя — молодого художника. Повесть «Новый родственник», удостоенная литературной премии комсомола Киргизии, переносит нас в послевоенное киргизское село, где разворачивается драматическая история любви.


Наши времена

Тевье Ген — известный еврейский писатель. Его сборник «Наши времена» состоит из одноименного романа «Наши времена», ранее опубликованного под названием «Стальной ручей». В настоящем издании роман дополнен новой частью, завершающей это многоплановое произведение. В сборник вошли две повести — «Срочная телеграмма» и «Родственники», а также ряд рассказов, посвященных, как и все его творчество, нашим современникам.


Встречный огонь

Бурятский писатель с любовью рассказывает о родном крае, его людях, прошлом и настоящем Бурятии, поднимая важные моральные и экономические проблемы, встающие перед его земляками сегодня.


Любовь и память

Новый роман-трилогия «Любовь и память» посвящен студентам и преподавателям университета, героически сражавшимся на фронтах Великой Отечественной войны и участвовавшим в мирном созидательном труде. Роман во многом автобиографичен, написан достоверно и поэтично.


В полдень, на Белых прудах

Нынче уже не секрет — трагедии случались не только в далеких тридцатых годах, запомнившихся жестокими репрессиями, они были и значительно позже — в шестидесятых, семидесятых… О том, как непросто складывались судьбы многих героев, живших и работавших именно в это время, обозначенное в народе «застойным», и рассказывается в книге «В полдень, на Белых прудах». Но романы донецкого писателя В. Логачева не только о жизненных перипетиях, они еще воспринимаются и как призыв к добру, терпимости, разуму, к нравственному очищению человека. Читатель встретится как со знакомыми героями по «Излукам», так и с новыми персонажами.


Бывалый человек

Русский солдат нигде не пропадет! Занесла ратная судьба во Францию — и воевать будет с честью, и в мирной жизни в грязь лицом не ударит!