Фарт - [109]

По обочинам дороги, раздвигая ветви кустарника, пробирался орудийный расчет. Люди были молчаливы после сна. Глубоко засунув руки в карманы, шагал командир тяги. Лейтенант Терентьев в своем прорезиненном сером плаще шел, уперев левую руку в бедро, а правой помахивал гибким прутиком. За ним двигался комиссар батареи с пачкой газет и журналов под мышкой. Кадушкин еще ни разу не видел его без какой-нибудь литературы. Позади всех шел Клейменов. Кадушкину он нравился больше всех. Он был спокойный, сдержанный человек, все шутки всегда принимал всерьез и всех людей называл по имени-отчеству. Даже Кадушкина, когда знакомился, Клейменов спросил, как величать по батюшке, хотя Егору только-только стукнуло двадцать лет.

У поворота к огневой позиции артиллеристам повстречался боец с цинковым термосом за плечами. Это был подносчик пищи из какого-то чужого подразделения. Он остановился, пропуская мимо себя орудийный расчет, козырнул Терентьеву, а у Клейменова попросил закурить. Лицо у него было худое, длинноносое и красные, точно заплаканные, глаза. Он взял щепотку табаку и пошел своей дорогой, грузно ступая по мягкой тропе в хозяйственно подкованных, разношенных ботинках.

Из леса, неприметный как тень, вышел Моликов, разведчик штабной батареи.

— Эй, приятель! — крикнул он подносчику. — Огонек у тебя есть?

Подносчик остановился. Моликов подошел к нему.

— А-а, Макар! Все бродишь?

Как зовут подносчика, Моликов не знал, но, встречая его иногда в своих странствиях, окрестил почему-то Макаром.

— Я тебе не Макар, — сердито ответил подносчик.

— Да ты не сердись, ведь мы с тобой знакомые.

— Вместе в тюрьме сидели, — сказал подносчик.

Не докрутив цигарки, он вынул из кармана кремень и огниво и дал Моликову.

Моликов прикурил и нагнал Клейменова.

— Что-то вид у тебя, Моликов, будто ты не спавший, — сказал Клейменов, оглядывая разведчика.

— Угадал, товарищ начальник, всю ночь с девками прогулял. Не слыхал разве, как мы песни пели?

— Веселый ты парень, Моликов, — сказал Клейменов, — голова только легкая.

Артиллеристы ушли вперед.

Тяжело урча, увязая в грязи по самый радиатор, шлепая и чавкая гусеницами, тащили мощные тракторы тяжелую пушку, и на заднем тракторе сидел Егор Кадушкин. Руки его привычно лежали на тракторном рычаге, и на душе было спокойно. Он знал, что до переднего края далеко, километра три-четыре, утро было тихое и ясное, и на всем участке прифронтовой полосы не слышно было ни одного выстрела.

На опушке леса, вблизи деревни Лисьи Норы, от которой остались только колодезные ямы и полуразваленные погреба (дома немцы сожгли дотла, весенние ветры успели развеять их пепел, а вешние воды унесли головешки), командир тяги приказал остановиться. К пушке не торопясь подошли бойцы и сняли ее с передка.

Орудийный расчет действовал так спокойно и неторопливо и такая тишина была вокруг, что Кадушкин усомнился: правду ли говорил Чепель?

Еще на исходных позициях, угрюмо опуская глаза, терзаясь мыслью о Соловьеве, Чепель с назидательной целью посвятил Кадушкина во все особенности их боевой работы.

Пушки майора Люся причиняли большие неприятности противнику. Они громили укрепления немцев, нарушали коммуникации, мешали подвозу подкреплений и боеприпасов. Чтобы ввести противника в заблуждение относительно количества и расположения огневых средств, часто применяются кочующие орудия или батареи.

За кочующей пушкой Терентьева, доставлявшей противнику особенное беспокойство, немцы гонялись иной раз целым артиллерийским полком, на десять советских выстрелов враг отвечал иногда сотнями снарядов, и все же накрыть ее ни разу им не удалось. По уставным нормам для отбоя после стрельбы полагалось восемь минут. Батарейцы Терентьева укладывались в четыре минуты: в две минуты они выпускали десять снарядов, а еще через две снимались с огневых позиций.

Контрогонь противника, подчас до странности прицельный, каждый раз запаздывал минуты на две-три. Вопрос о том, каким образом немцам удается так быстро засекать огневые позиции, волновал командование полка. Военком и начальник штаба Денисов, лейтенант Терентьев и его бойцы считали, что на этом участке действует так называемая батарея звуковой разведки. Командир полка до поры до времени не высказывал своего мнения. И только разведчик Моликов был убежден, что на советской стороне бродит немецкий корректировщик и что только благодаря ему фашисты так быстро определяют место, откуда ведет огонь кочующая пушка.

Как бы там ни было, но командиру и комиссару полка постоянно приходилось думать о кочующей пушке Терентьева. Ни одна воинская часть не хотела иметь у себя по соседству голосистое орудие, неизменно вызывавшее на себя бешеный огонь противника. И выбор места для временных позиций батареи представлял настоящую проблему.

— Глушитель бы изобрести такой, чтобы наша пушка стреляла беззвучно. А то со всех сторон попреки, — жаловался майору, согласовывающему с начартом огневые позиции, лейтенант Терентьев.

Сейчас Кадушкин следил за работой орудийного расчета, и ему не верилось, что в самом деле бойцам может грозить какая-нибудь опасность. Он совершенно спокойно вспоминал, что, по словам Чепеля, немцы обычно открывают шквальный огонь из тяжелых пушек через шесть-семь минут после первого выстрела «кочевников».