Фарфоровая комната - [42]
— И где эта новая Индия, про которую он рассказывал? За рекой? — спрашивает Мехар.
— Это просто очередная идея, — говорит Сурадж. — Лучше, когда тебя угнетают свои, чем британцы. Для нас это ничего не изменит.
Они лежат на боку, и Мехар прижимается к нему теснее, щекой между плеч.
— А где мы будем жить в Лахоре?
— Я найду где. Обещаю.
Пауза. Она представляет себе, как в хижину врывается вся деревня и застает их такими, как сейчас: она обнимает его сзади, он накрыл ее руки своими. Ей этого чуть ли не хочется.
— Вчера старая тетка Безант приходила, тебя искала, — говорит она. — Сказала, что очень необычно на тебя действует. И еще что в следующий раз тебя самого заставит сделать уколы в зад.
Он не смеется, только хмыкает, и в наступившей тишине перед ней проступают слова Тегха Сингха.
— Полное самоуправление, — шепчет она неслышно, как будто сама эта мысль — прекрасная ересь.
Внезапно раздается шорох, что-то движется в пшенице, и оба замирают. Сурадж бесшумно встает на колени, поднимается и идет вдоль стены к двери, явно готовый убить любого, кто бы за ней ни стоял. Но это всего лишь собака, тощая черная дворняга, которая скачет в золотистой пшенице. Сурадж смеется от облегчения, громко, не таясь.
— Ты только посмотри, — зовет он.
Они стоят в дверном проеме и глядят, как перед ними прыгает и гавкает радостная псина.
— А это что? — спрашивает Мехар, указывая на ленту вокруг собачьего горла.
Это полоска красной флажной ткани, видно, осталась от праздника. Сурадж снимает ее с прыгучего животного и оборачивает вокруг головы Мехар, как венец. Она тут же вплетает ее в волосы и все время трогает и гладит.
— Ну как? — спрашивает она, даже не глядя на него. Она все еще стоит в дверях, а он позади.
— Моя королева.
— Когда я буду свободна, буду заплетать так волосы каждый день. Вы согласны, господин? — спрашивает она, оглянувшись, и Сурадж низко кланяется, прижав руку к груди.
31
Постирочный день, а где эти две ходят, один бог знает. У Мехар ноет плечо под весом мокрой простыни. Она расправляет индиговую ткань и перебрасывает через веревку. Нагибаясь за второй простыней, она ловит себя на мысли о последних месячных — когда они были? Помнит она вообще или нет? В этот момент из фарфоровой комнаты слышится дребезг разбитой посуды. Мехар бросает простыню в корзину и поспешно идет туда. На одной из кроватей сидит Май. Поразительно, но у каменной плиты спиной к Мехар стоит Джит. У него трясутся плечи, а на полу валяются осколки свадебных тарелок Май. Мехар опускает вуаль.
— Они упали, — объясняет Май.
— Я приберу, — говорит Мехар, и Джит выходит из комнаты.
Мехар видит из-под вуали, что Май тоже идет к дверям, ступая прямо по осколкам.
32
Призыв к молитве застает Сураджа на стремянке, и тотчас булыжная мостовая скрывается из виду от наплыва людей: пятьдесят, сто, две сотни выходят из своих лавок, достают молельные шапочки и направляются к мечети. Белые шапочки покачиваются внизу, как шелковые буйки на бурлящей реке. Стремянку дважды задевают — и Сурадж хватается за крышу, крича, что надо быть осторожнее. Наконец улица пустеет, и он снова берется за кисть. От стояния на перекладинах у него болят ступни, и он становится немного боком, так что в поле зрения попадает самый высокий из минаретов с лежачим полумесяцем, похожим на улыбку. Сурадж замирает с кистью в руке. Внутри него что-то поднимается, какое-то душевное волнение: новая дорога зовет за собой. После этого заказа у него остается еще только один, еще пару недель работы, и он уйдет по этой новой дороге. Что странно, в первую минуту он видит себя одного. Потом вспоминает о ней. Порошок высох. Он снова прокручивает кисть в краске и, решительно сжав губы, принимается за работу.
Дома, умываясь над каменной ванной, он чувствует, как сзади подходит Май.
— На два слова, — говорит она.
Он не спеша снимает с веревки полотенце, дважды вытирает лицо и шею, намеренно оттягивая момент, и наконец заходит, пригнувшись, к ней в комнату. Она сидит на стуле с прямой спинкой и ждет его.
— Я надеялась, это уже в прошлом.
Он кивает: продолжай.
— Жена твоего брата.
Он слушает, не меняя выражения лица, ни на миг не выдавая своего страха. Сказать по правде, его и поражает не столько осведомленность Май, сколько то, что она это с ним обсуждает.
— Ты развлекся, — продолжает она. — Теперь хватит.
— А если нет?
— Если нет, раздену сучку догола и проведу по деревне.
Он вздыхает, сразу устав от нарочитого драматизма.
— Ты бы уже это сделала, если б хотела, сама знаешь. Это он тебе не дает? Что, слишком сильно любит?
— Я хотела дать тебе шанс. Незачем людям перемывать мне кости без особой причины.
— Как милосердно. Но мы уходим. Даже не пытайся остановить нас.
— Отличный способ защитить честь матери. Матери, которая дала тебе все.
— Ничего, бывает, — глухо смеется он.
Май в ярости встает.
— Завтра я подаю заявление в сельский суд. Выкроишь время, чтобы посетить публичное раздевание? Бритье головы? Мехар будет счастлива тебя видеть, уверена.
Сурадж смотрит на нее, взвешивая угрозу, и спрашивает:
— А он знает? Ты не ответила.
— Твой отец тоже никогда меня не защищал, — произносит она словно про себя, на миг поддавшись воспоминаниям, потом ее взгляд снова твердеет, лицо напрягается. — Когда вы уходите? Вы оба?
Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего. В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
Элизабет, Джойс, Рон и Ибрагим недолго наслаждаются покоем в идиллической обстановке Куперсчейза. Не успевают утихнуть страсти после раскрытого ими убийства, как Элизабет получает письмо из прошлого. Ее приглашает в гости человек, который умер давным-давно — у нее на глазах. Элизабет не может отказаться от приглашения — и вот уже Клуб убийств по четвергам оказывается втянут в новое дело, в котором замешаны колумбийские наркоторговцы, британская контрразведка и похищенные алмазы стоимостью в двадцать миллионов фунтов.
Джеки не любит сюрпризов. Ее жизнь распланирована на годы вперед, но все планы рушатся, когда она теряет семью в автокатастрофе. Теперь Джеки предстоит сменить роскошную квартиру в Нью-Йорке на ранчо в Колорадо, где живут ее новые опекуны. И вот сюрприз — у них двенадцать детей! Как выжить в этом хаосе? А может быть, в нем что-то есть? Может быть, под этой крышей Джеки обретет семью, любовь и лучших друзей?
Комиссар полиции Петер Винстон приезжает в живописный уголок Швеции, чтобы отдохнуть у моря. Отпуск недолго остается безоблачным — в роскошной недостроенной вилле на берегу находят тело известного риелтора Джесси Андерсон. Дело только поначалу кажется простым — вскоре обнаруживается, что Джесси сумела досадить почти всем в этом райском краю и убийца может скрываться за каждой садовой изгородью.
Среди мирных английских пейзажей живут четверо друзей. У них необычное хобби: раз в неделю они собираются, чтобы обсудить нераскрытые преступления. Элизабет, Джойс, Ибрагим и Рон называют себя «Клуб убийств по четвергам». Все они уже разменяли восьмой десяток и живут в доме престарелых, но сохранили остроту ума и кое-какие другие таланты. Когда местного строителя находят мертвым, а рядом с телом обнаруживается таинственная фотография, «Клуб убийств по четвергам» внезапно получает настоящее дело. Вскоре выясняется, что первый труп — это только начало и что у наших героев есть свои тайны.