И умереть.
Такие дела.
По крайней мере, в проекте, предоставленном нам клетчи, свято чтущими волю своих со-сюзеренов, всё выглядит именно так. С нашим ли участием, без него ли – мультираса космопроходцев всё равно пройдётся по нашей маленькой Солнечной системе гигантской драгой, дробя планеты в атомарную пыль. Когда чужие уйдут, здесь останется только газопылевое облако, как много миллиардов лет тому назад.
Всё вернётся на круги своя.
Только нас здесь уже не будет.
Вместе с флотом мертвецов – старшими расами и сонмищем их приспешников помоложе – человечество двинется в путь длиной в миллионы лет. Эон за эоном будет течь время, и кто знает, что будет с Землёй и теми, кто останется на ней за это время. Возможно, когда в удалении от Солнца замёрзнет и выпадет снегом атмосфера, всем на Земле тоже придётся умереть.
В этом нет ничего страшного.
Поверьте мне.
* * *
Славик вернулся от дока через час – я как раз разобрался с монтажом. Такой же подвижный, как и раньше – по крайней мере, на первый взгляд. Голова вот только сидит на плечах немного кривовато.
Я поманил его к себе и, когда он подлетел, поймал пальцами ворот его скафандра и оттянул. Стежки лежали абы как.
– Да ладно тебе, – Славик извернулся, оттолкнулся обеими ногами от моей груди и погасил ускорение импульсом заплечника метрах в десяти. – Не жениться ведь, верно?
– Нет, сынок, – ответил я. – Тут ты прав.
Грусти не было. Ну вот ни капельки.
Зачем грустить, если ты всё равно не в силах повлиять на исход событий, которые находятся в воле существ, неизмеримо более древних и мудрых, чем ты когда-нибудь сможешь даже представить? Если ты занят любимым делом, а впереди у тебя – самое прекрасное будущее, которое ты только мог вообразить? Весь мир, все звёзды, вся Вселенная – всё лежит перед тобой.
Вот оно. Дотянись и возьми.
И если разделить эту радость с тобой могут самые дорогие твоему остановившемуся сердцу существа – это ли не счастье?
Счастье длиной в вечность.
– Пойдём-ка со мной, сын, – сказал я, паркуя понтон к будущему борту нашей секции кольца. Десятки рук вцепились в его причальные скобы и сжались в мёртвой хватке. Из плотного сплетения тел на меня, не мигая, смотрели тысячи глаз, иссушенных вакуумом. – Сегодня мы будем учиться ставить ловушки.
– Ловушки, папа? – спросил Славик.
– Ага, – откликнулся я. – Ловушки.
И отсалютовал стене о тысяче тысяч глаз, протянувшейся из бесконечности в бесконечность над маленькой голубой планетой, укрытой белоснежными одеялами облаков.
Я чувствовал молчаливое одобрение своих мертвецов.
Когда мы с сыном начали восхождение к недостроенным внешним палубам, я почувствовал короткое пожатие на правом запястье. Из массы тел на меня смотрело лицо, которое я не забуду никогда в смерти. Лицо, которое будет со мной даже тогда, когда планеты рассыплются в прах. Лицо, ради которого я буду здесь всегда.
Я посмотрел в её некогда голубые глаза и улыбнулся ей из-за расколотого визора шлема.
Она улыбнулась мне в ответ.
Ад там, где сердце.
Навеки.
– Пап, ты скоро? – кричал откуда-то из-за крутого бока орбитального тора Славик.
И я поспешил к нему, шагая по трупам.
Нас ждали звёзды.
