— Снайпер! — выкрикнул я, откатываясь в сторону и считая секунды — раз-два-три, — до того как услышал наконец звук выстрела, убившего Стэнли. Задержка в три секунды. Тысяча метров. За пределами радиуса действия Восприятия.
Пуля подняла фонтанчик пыли там, где я находился за секунду до выстрела. Я изо всех сил пятился назад и перекатывался в направлении, откуда приполз, и как раз вовремя, поскольку сумел увернуться от второй пули. Сколько бы там у них ни насчитывалось снайперов, они все отлично стреляли. И, разумеется, их винтовки были оснащены ночными прицелами.
Я отчаянно искал место для укрытия. Я пятился и пятился, по-собачьи прижимаясь брюхом к земле. Следующая пуля зарылась в землю чуть дальше от меня, чем предыдущая. Но это служило слабым утешением. На таком расстоянии пуле, чтобы долететь до цели, нужно чуть больше секунды, а я не могу бесконечно предугадывать намерения снайпера.
Вокруг я не заметил достаточно больших камней, за которыми можно было бы надежно укрыться. А в кустах прятаться бесполезно. Раз снайпер знает, где я, он просто будет стрелять сквозь них. Промахнется несколько раз, но в конечном счете попадет.
Меня спасло Восприятие. Уже при первых признаках опасности я разбросал по сторонам все свои резервы, чтобы жучки нашли что угодно, могущее послужить укрытием. А для того чтобы маневрировать, уклоняясь от пуль, у меня оставались биологические глаза.
Восприятие отыскало для меня то ли овраг, то ли сухое русло, рассекающее дно долины прямо передо мной. Я даже и не пытался прикинуть, какова его глубина. Все так же на карачках — я не мог потратить лишней секунды, чтобы подняться на ноги, — делая зигзагообразные рывки, я еще три раза ухитрился увернуться от пуль и, наконец, нырнул головой вперед, а последняя предназначенная мне пуля выбила щебенку из стены этого естественного желоба.
Дениз считала, что я вскорости должен отбыть на очередную миссию и потому хотел использовать каждую оставшуюся минуту: побыть с ней. У нас всегда так было: последние ночи мы просто вцеплялись друг в друга, желая, чтобы время остановилось, и решая не тратить эти драгоценные мгновения на сон, поскольку вполне могло оказаться, что других таких мгновений больше не будет. Ну, я-то знал, что уже не рискую быть застреленным, но все равно хотел, перед тем как лечь в госпиталь на реадаптацию, оставить в памяти как можно больше драгоценных мгновений.
Абсурдно, но именно это желание стоило мне семьи. И с годами ирония становилась все более горькой.
До того как я стал оператором НК-МЭМС, такие вот вечера перед расставанием принадлежали только ей и мне. Тогда этого вполне хватало. Когда ты молод, то уверен, что мысли любимого человека для тебя — открытая книга.
Не знаю, что происходит с другими парами. Возможно, если они продолжают любить друг друга достаточно глубоко, то просто умеют заглядывать друг другу в души. Что касается меня — мне и гадать не требовалось. Восприятие, разумеется, не сообщало мне, о чем она думает, но ее настроение я чувствовал как свое собственное. Когда она говорила: «Я люблю тебя», я ощущал всю глубину ее чувств, ибо физиологические данные, собираемые крошечными сенсорами — частота дыхания, ритм сердцебиения, проводимость кожи и ее температура, — я воспринимал не просто как параметры, а как гештальт, превращавший ее слова в реальность, являющуюся частью меня в той же степени, в какой частью меня была сама Дениз.
Но теперь мой рой умирал, а проклятая детская игрушка превращала в хаос работу того, что еще оставалось. Час за часом я становился все более разъединенным со всем миром. Час за часом Дениз казалось все более далекой. Тогда я считал это двумя разными кризисами. Уже потом я сообразил, что одно вытекало из другого.
Она ходила по кухне, открывая шкафы, передвигая коробки и банки, чтобы посмотреть, какие запасы требуют пополнения. Она всегда так составляла список покупок. Лично я просто шел в магазин и брал с полок то, что выглядело нужным. Я был сыт по горло сверхтщательными подготовками перед операциями.
Она не заметила моего появления, пока я не обнял ее сзади и не уткнулся носом ей в шею.
— Прости за все мои отлучки. Эта будет последней.
Она повернулась, выворачивая шею, чтобы получше рассмотреть меня:
— Правда?
Мы, конечно, уже заводили разговоры о моей отставке, но только в общих чертах.
— Правда. Осталось только одно задание. Даже из страны уезжать не придется. — Вообще-то база находится неподалеку от дома, но поскольку до завершения реадаптации мне не разрешат видеться с семьей, говорить об этом не имело смысла. — А потому никакого риска быть подстреленным.
Я ожидал, что Дениз бросится в мои объятия, но она только попятилась, пока не уперлась в край разделочного стола.
— Давно пора. Кора когда-то тебя боготворила, но, возможно, ты заметил, что сейчас она тебя избегает.
Я-то заметил, но приписал это психической неустойчивости переходного возраста. Однако, поразмыслив, припомнил, что дочь вела себя таким образом уже в течение двух последних моих побывок. Находилась в эмоциональной самоволке от меня, как и я от нее. И теперь, когда я это обдумал, то понял, что большую часть времени она была за пределами досягаемости Восприятия. «Если в лесу падает дерево…»
