Фантастический триллер - [42]

— Мы должны попытаться пройти к входной двери, — сказала Маргарет. — Тебя должны видеть выходящим из дома сэра Гая, а не вылезающим украдкой из-за утла.

— Удачи! — пожелал Холт, набирая уже чей-то номер. Маргарет прошла вперед, чтобы удостовериться в том, что путь свободен, и через несколько минут мы на цыпочках прошли через весь дом. Маргарет распахнула входную дверь. Мне в глаза ударило солнце. Со всех сторон на меня смотрели удивленные и заинтересованные лица. Завращались объективы теле- и фотокамер, берущие меня в фокус. Микрофоны приблизились к моим губам. Черт бы меня взял, если я знал, что собирался сказать!

Неожиданно чей-то голос сказал:

— Большинство из вас знакомы со мной хотя бы мельком, как с редактором газеты «Ивнинг Телеграм».

Боже мой! Это был мой голос! Я слушал себя с громадным интересом.

— Я сегодня весь день работал над ужасной историей. Все документы, относящиеся к ней, здесь, у меня в руках. — Я взмахнул стопкой бумаг. — Они предсказывают Лондону страшную катастрофу и ужасающее число жертв, если мы все сразу же не примем меры.

Я прервался, чтобы передать документы Маргарет.

— Раздай их им для ознакомления, — попросил я ее. Шаг за шагом я пересказал всю эту историю, сжимая и сокращая ее, упоминая ключевые моменты, вскользь упоминая о действующих лицах, выкидывая несущественное. Редко когда мне так помогали навыки, приобретенные на должности помощника редактора, привыкшего сокращать повествование без ущерба для связности и занимательности. И я их увлёк. И, видит бог, заставил поверить! Пока я не кончил, никто не издал ни звука.

Но это было лишь первое и простейшее испытание. Я убеждал людей, привыкших к обработке новостей, проверке данных, принятию быстрых решений и действию в соответствии с ними. Теперь же я должен был обратиться по телевидению непосредственно к потенциальным жертвам. Я должен был сказать им, что самое сердце великого города обречено, и они должны бежать из него, спасая свои жизни. Что еще можно сказать, кроме как «Бросайте все и удирайте отсюда»? А это будет толчком к паническому бегству.

Ребята с телевидения меня подбодрили, что было очень кстати, и я вышел в эфир. Из сказанного мною я помню очень мало, но очевидно — хотя и неясно, как, — что я взял правильный тон. Мое вспотевшее лицо, изможденные черты и выдававший крайнее отчаяние голос убедили зрителей в срочности дела, пока мои слова описывали худшие стороны ожидаемого несчастья. Я не стал объявлять точного часа землетрясения и грубо, как политикан, солгал, заверив их, что власти приводят в действие экстренные планы эвакуации. Я описал с возможно большей точностью границы области, которую охватит землетрясение. И в этот момент, когда я уже подходил к концу, Рэйнхэм попробовал испортить все дело. Из-за угла вынырнула машина. Поняв, в чем дело, я тихо выругался: как министр внутренних дел, Рэйнхэм приказал арестовать меня за нарушение Закона о государственной тайне на основании того, что в мои руки попала секретная информация.

Я ускорил ход своих рассуждений, подхлестываемый временем. Зрители не должны стать свидетелями моего ареста. Это вызвало бы невероятное замешательство и зачеркнуло бы все то, что я смог сделать.

— Те из вас, кто живет или работает в опасном районе, пожалуйста, немедленно покиньте его. Если вы на работе, оставьте ее и уходите. Если вы дома, закройте двери и отправляйтесь в безопасное место. Возьмите минимум одежды и принадлежностей — принимаются меры к тому, чтобы вы были размешены соответствующим образом, где бы ни оказались. — «Ты проклятый лгун, Кэртис», — подумал я. — Владельцы машин, пожалуйста, возьмите с собой пешеходов. Семьи, разделенные обстоятельствами, работой или покупками, пожалуйста, не пытайтесь найти друг друга. Вы только парализуете линии связи и помешаете принятию необходимых мер соответствующими службами. Можете быть уверены, что через несколько часов вы сможете воссоединиться.

Боковым зрением я видел, что время кончалось. Ко мне бежали полицейские.

— Уходите мирно, — сказал я. — Уходите спокойно, в полном порядке. — А затем, почувствовав вдохновение, добавил: — Более того! Уходите как Лондонцы! Идите с песней!

Я подал рукой команду «конец» и вышел из поля зрения операторов. Я только-только уложился. Через десять секунд меня арестовали.

Я не оказал сопротивление. Маргарет хотела поехать со мной, но я понимал, что это бесполезно. И хуже, это вовлекло бы и ее. Я поцеловал ее и попросил позаботиться о том, чтобы самой выбраться вовремя из опасной зоны. Потом меня повели через шумевшую удивленную толпу. Меня привезли в полицейский участок, зарегистрировали и предъявили официальное обвинение, а затем заперли в камере. Во время этих процедур единственными моими словами, кроме сообщавших мое имя и адрес сидевшему за столом сержанту, была повторная просьба о получении разрешения на разговор со старшим инспектором Специальной Службы Морганом.

Когда за мной захлопнулись двери камеры, я разволновался. Смог ли я что-нибудь сделать? Или только ухудшил ситуацию? Где Маргарет? Ее не арестовали; хватило ли у нее здравого смысла последовать моему совету и покинуть центр Лондона? Стала ли полиция разговаривать с Морганом? А если даже и стала, то что он мог сделать? Как дела у Холта? Даже если он и убедил Моргана действовать, то смог ли Морган убедить комиссара полиции? Мог ли Холт побудить действовать остальных министров? Ведь принятие положительного решения политиками — это медленный, болезненный процесс.