Фантастические поэмы и сказки - [17]

Шрифт
Интервал

           Шнайдер
                       обходит
                                   строй сорока.
— Мерцает — — утроба — — кишечником — —трубок,
— шарниры — — колесики — — — ролики — — стук.
— Напра — — во, ать — два — — повернулись — угрюмо
— светло-зеркальные — — — сорок — — — — штук.
           — Дайте-ка
                     общий выдох и вдох! —
           кинул механику
                      роботов бог,
           и разом
                    сорок резиновых легких
           охнули в хоботы: «Хайль! Гох!»
А леди мечтает:
           «Захочу — научу,
и Робот, грубый,
           жестокий такой,
повалит меня
           дивану в парчу
душить
           ревнующей рукой.
И после,
           блестя синевой под утро,
сентиментальный Робот
оперным тембром
           гудит в репродуктор:
„Твой
           до гроба…“»
А Шнайдер,
           рукой оттопырив ухо:
«Вот этот вздохнул
           немножечко глухо!» —
сказал и обмер,
           дорожка по коже,
как будто паук
           пробежал рукавом, —
грустно стоит
           на других непохожий
Робот
           номер сороковой.
Пульсирует веною,
           странный что-то,
что-то неверное
           в низких частотах.
Сгорбился Робот,
           вымолвить силится,
не может ожить,
           и стрелка на «стоп»,
и  около рта
           морщинка извилистая
(может — небрежность,
           а может — скорбь…).
Светится в прорезях
           лампа сквозная,
и чудится Шнайдеру —
           он по-людски
смотрит презрительно:
           «Я тебя знаю…» —
и тихо пульсируют
           сталью виски.
           Завитковый
                   соленоид
           зеленеет
                   локоном,
           и лицо его
                   стальное
           худобою
                   вогнуто.
           По резине
                   глянцевой
           у немого
                   рта
           тонко
                   жилка тянется,
           будто
                   доброта.
И Шнайдеру страшно:
           — Выгнать!
           Испорчен! —
Отходит под стражей
к Роботам
           прочим…
Повернули тумблер
           в латах,
между глаз —
вынули
           аккумулятор,
свет погас.
Ни тепла,
           ни рокота,
ничего
           особенного:
вон выносят Робота
забракованного.
Уже —
           ни стихов,
                           ни пенья,
                                  ни гуда,—
и, отражая мерцание звезд,
цельностальное
                            зеркальное чудо
«Бюссинг» повез.
5
Зал гремит от топота:
         что ни шаг —
                               залп!
Тридцать девять Роботов
         покидают
                          зал.
Сплавом стали с ко́бальтом
         клещи
                   свисли.
Тридцать девять Роботов
         на работу
                   вышли.
Чтоб парламент пеплом вытлел,
         рейхстаг
                     сжечь.
В Спорт-Паласе черный Гитлер
         держит
                     речь.
Блещут фонодугами
         никельного
                   сверка,
зашагали слугами
         Гуго —
                    Гугенберга.
Пролетает морем синим
         пылью
                    пар,
облит синим керосином
         Фили —
                    ппар[5].
Черной свастикой железо
         на
              щеке,
страшной цепью танки лезут
         на
               Же-Хе.
Отливает маслом потным
         морды
                      сталь —
глядя дулом пулеметным,
         Робот
                     встал.
6
Среди старья —
         развинчен
                    и разверчен,
развороченный,
         как труп,
                  кошмар, —
забракованный
         за нечто
                   человечье,
Робот,
         брошенный,
                   лежит плашмя.
Робот мертв.
         Ржавеют валики.
Ненужный Робот
         в грязном стоке
под грудой жести
         спит на свалке.
На нем цветет
         узором окись…
Кто б
         знал!..
Вороны,
         каркая,
                     над свалкой пролетали,
и мимо —
         так как пищи не увидели.
А мелкие,
         блестящие детали
раскрали
         юные радиолюбители.
Медь зеленеет
         и пятнится,
                              как
осенний мох
         под палою березою.
И чудный панцирь
         разъедает рак,
железный Cancer —
         трупная коррозия…
Осколки ламп
         раскинуты пинком,
и руки врозь,
         забывшие о жесте…
Спи, Робот,
         спи,
               прикрытый,
                             как венком,
обрезками
         консервной
                          жести!
7
Запахом пороха
         воздух тронут.
У пулеметов
         лежим по два.
Траншеями изморщинен фронт.
         Высота 102.
Темнеет.
         За спиной — Республика.
Шинель у ног.
Комрот молоденький
         (три кубика)
глядит
         в бинокль.
И в шестикратных
         два круга
в деленьях накрест
         вплыл курган.
Сначала
         туманен и матов,
резче,
         и вблизился в круг
рак
         в защитных латах,
вытянув
         лопасти рук.
Сумерки. Холм извилист…
Из-за пригорка
         вылез,
сузив мерцанье линзы,
вытянув черный хобот,
глянув глазами слизней,
стопочервячный
         Робот.
— Встааа-вай!..
— К пулеметам!..
         (А вы пока
телефонируйте в штаб полка:
у речки Суслонь замечен отряд
бронированных, страшного роста;
ждем приказаний…)
С кургана

Еще от автора Семён Исаакович Кирсанов
Эти летние дожди...

«Про Кирсанова была такая эпиграмма: „У Кирсанова три качества: трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество“. Эпиграмма хлесткая и частично правильная, но в ней забывается и четвертое качество Кирсанова — его несомненная талантливость. Его поиски стихотворной формы, ассонансные способы рифмовки были впоследствии развиты поэтами, пришедшими в 50-60-е, а затем и другими поэтами, помоложе. Поэтика Кирсанова циркового происхождения — это вольтижировка, жонгляж, фейерверк; Он называл себя „садовником садов языка“ и „циркачом стиха“.


Гражданская лирика и поэмы

В третий том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли его гражданские лирические стихи и поэмы, написанные в 1923–1970 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.


Искания

«Мое неизбранное» – могла бы называться эта книга. Но если бы она так называлась – это объясняло бы только судьбу собранных в ней вещей. И верно: публикуемые здесь стихотворения и поэмы либо изданы были один раз, либо печатаются впервые, хотя написаны давно. Почему? Да главным образом потому, что меня всегда увлекало желание быть на гребне событий, и пропуск в «избранное» получали вещи, которые мне казались наиболее своевременными. Но часто и потому, что поиски нового слова в поэзии считались в некие годы не к лицу поэту.


Лирические произведения

В первый том собрания сочинений старейшего советского поэта С. И. Кирсанова вошли его лирические произведения — стихотворения и поэмы, — написанные в 1923–1972 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые расположены в хронологическом порядке.Для настоящего издания автор заново просмотрел тексты своих произведений.Тому предпослана вступительная статья о поэзии Семена Кирсанова, написанная литературоведом И. Гринбергом.


Последний современник

Фантастическая поэма «Последний современник» Семена Кирсанова написана в 1928-1929 гг. и была издана лишь единожды – в 1930 году. Обложка А. Родченко.https://ruslit.traumlibrary.net.


Поэтические поиски и произведения последних лет

В четвертый том Собрания сочинений Семена Кирсанова (1906–1972) вошли его ранние стихи, а также произведения, написанные в последние годы жизни поэта.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.