Фантастическая политика и экономика - [4]

— Мой блог, что хочу, то и пишу… Сказал и опять почувствовал, какое горячее ухо из-за этого солнца. Неправильно сказал. Как-то по-детски. А с другой стороны, как тут еще ответить?

— Ваш, конечно ваш. Но — зачем? Мне казалось, что каждый блоггер — я правильно это слово произношу? — старается занять какую-то свою нишу, завоевать популярность, получить много прочтений и еще больше комментариев, стать популярным и значимым… А у вас — какова причина и цель? Чего вы, собственно, добиваетесь? Вот только о революции мне не говорите. Вас ведь все равно не читают. Вы не популярны. Какая революция от того, что вы бы писали мелом на стене в своем подвале, в темноте — «Долой кровавый режим»? Вот, честно вам скажу, руку на сердце положа, иногда мне кажется, что предки наши, выдумавшие «вялотекущую шизофрению», были совершенно правы. Есть ведь такое заболевание! Ну, если смотреть на ваш блог, как пример именно его. Скажите, Алексей, вы понимаете, что огромное большинство населения не только не читает то, что вы транслируете или сочиняете, но и просто является противником этого? Вот того, что вы пишете в своем блоге.

— Да.

— Что — да? Алексей собрался с мыслями, заговорил четко, по-взрослому, по серьезному:

— Да. Я все это понимаю. Но большинство — оно всегда консервативно, косно. И потому оно всегда не право. Двигает общество вперед только активное меньшинство. Меньшинство создает революционную ситуацию, меньшинство делает революционный переворот в обществе, и только потом это косное большинство медленно, постоянно упираясь, рано или поздно переходит на новую точку зрения. Меньшинство не всегда бывает право, это так. История знает прецеденты. Но большинство не право практически всегда. Поступательное движение общества обеспечивается именно меньшинством. То есть, если даже я буду один, совсем один, — тут у него чуть дрогнул голос, потому что вдруг почудилось, что именно — один. — Даже тогда я буду писать то, что пишу. Для себя самого. Для тех одиночек, которые все-таки прочитают. Для меньшинства.

И опять наступила длинная театральная пауза. Майор покачивался в кресле, рассматривая Алексея с удивлением и явным неодобрением, посвистывая тихо через оттопыренную губу. Потом он подвинул к себе повестку, расписался, поставил время, взглянув на часы. Толкнул повестку обратно.

— Вот ваша повестка, Алексей Леонидович. Я вас понял. Надеюсь, и вы поймете меня. Итак, большинство всегда не право. Оно косно. Оно заблуждается. Право именно меньшинство. Так? Вот и подумайте на досуге, кого больше: вас и таких, как вы, или, скажем для примера, нас, работников органов. Мы не выходим на многотысячные митинги. Нас просто столько не собрать. Нас — меньше. Гораздо меньше. Мы — меньшинство по отношению к вам. Понимаете? Мы — меньшинство. И кто же из нас, получается, прав? Он встал, наклонился вперед, глядя в глаза невольно откинувшемуся назад Алексею, и сказал почти шепотом:

— Выходит, что он, — майор показал пальцем вверх. — Он, понимаете? Он — всегда прав. Потому что он — один. А вас — много. А большинство, как вы сами заявили, не право по определению. Вот так и выходит по вашему. А теперь — до свидания. Заходите, если что.

Поговорить, обсудить что-нибудь. Профилактика — великое дело, знаете ли… От многих болезней. И солнце куда-то вдруг делось. Сразу стало сумрачно. Только ухо по-прежнему пламенело, нагретое…

Большинство право

— Так. Вам тут чего? — неласково встретил полицейский с автоматом Николая Ильича, пытавшегося прошмыгнуть мимо него к окошку дежурного.

— Заявление подать!

— Сразу уж и заявление? Какой быстрый, — добродушно усмехнулся здоровенный служивый. — Может, сначала поделитесь — в чем проблема?

Может, и не к нам это вовсе?

— Проблема? Проблема моя в чем? Да меня… Да у вас тут… Да вот, за углом прямо… Только что, буквально пять минут назад, к Николаю Ильичу подошла группа неизвестных молодых людей, остановила, окружила и потребовала дать телефон. Мол, у них самих у всех батарейка кончилась, а позвонить надо обязательно и срочно.

— Нету у меня телефона! — тут же уверенно сказал Николай Ильич.

— А если найдем? — с хохотком спросили его. И так спросили, с таким хохотком, что стало ему сразу холодно и неприятно. Зябко. И спина вдруг мокрая. Когда он достал телефон и дал его в руки тому, кто заговорил первым, все забурчали, что он еще и обманывает, оказывается, а сам-то, сам-то выглядит как нормальный интеллигент, а интеллигент обманывать не имеет право, потому что он — за народ, а народ, сказали ему — это вот как раз они и есть. Самый такой народ, понял, да, дядя? Он кивал, обреченно, следя за телефоном, кочующим из рук в руки.

— Ничо так телефончик, — признал последний, рассматривая экран. — Себе возьму, пожалуй. У меня же вообще никакого нет.

— А я? — робко пискнул Николай Ильич.

— А ты себе еще купишь. Ну, как маленький, прямо, — возмутилась молодежь. — Что тебе не понятно, дядя? Вот у него нет телефона. Вообще нет. По жизни. Представляешь, какой кошмар? И купить он себе не может, потому что денег нет. А у тебя вот есть телефон и есть деньги. Деньги, спрашиваю — есть?