Фантасмагория и другие стихотворения - [7]

Сердца, что могут биться в такт.

Что гонит вдаль их? Мир? Сквозняк?»

«Не мир, но Мысль, — он ей в ответ, —

Безбрежней моря в мире нет,

Ведь Знаний тьма — ведь Знанье свет».

Ее ответ упал сурово

На его голову свинцовым,

Огромным слитком полпудовым:

«Величье с Благом свет льют вечный

Но легкомыслен, опрометчив,

Кто каламбурит век беспечно.

А кто, куря, читает «Таймс»,

А в Рождество идет на фарс,

Преступным кажется для нас!»

«Ах, это правило подчас, —

Стеня, зардевшись и стыдясь,

Сказал, — сложней, чем преферанс».

Она спросила: «Отчего же?»

Свет мягкий ощутив на коже,

Воскликнул он: «Не знаю, боже!»

Волною золотой пшеницы

К монахам в окна свет стучится,

Природный цвет дав рдевшим лицам.

Взгрустнув, что он краснел, ославясь,

Сказала горько: «Нам на радость,

Величье побеждает слабость».

«Ах, истина, ты хуже бремени, —

Сказал, — ты так несвоевременна,

Не лезешь в лоб, тяжка для темени».

И покрасневши в первый раз

Сказала хладно, напоказ:

«Она тяжка, но не для вас».

Она опять взглянула строго.

И он взмолился: «Ради бога!»

Она смягчилась хоть немного:

«Ведь эта мысль, — хоть вы с трудом

С ней миритесь, — ваш мозг умом

Вдруг осветила, скрывшись в нем.

Лишь тот, кто плакал, тосковал,

Вместить способен идеал,

Что высшим Знаньем осиян.

Как цепь, что все соединяет,

Как колесо, что поднимает,

Нас Мысль Познаньем озаряет».

На этом он расстался с ней.

Никто из них не шел быстрей.

А он казался все мрачней.

Второй голос

Изъели волны брег в мочало,

Она прелестно поучала,

А он молил, как и сначала.

Она смягчала «сладкий» тон,

И монолог был оживлен,

Как трутень неуклюж был он.

«Из мела не удастся нам

Сыр получить», — слова к словам

Аккомпанируют шагам.

Но голос звучен был, бесспорно,

Она спросила вдруг: «Который?» —

То высший миг был разговора.

В тупик поставивший ответ

С пещерным эхом слившись, след

Утратил в волнах — без примет.

Он сам не знал, что отвечал ей,

Как лук, стреляющий случайно,

Но мимо слуха — от отчаянья.

Ответа ей его — не надо,

С опущенным свинцовым взглядом,

Шла, словно нет его с ней рядом —

И били больно, как кулак,

Ее вопросы «Что?» и «Как?»

И силлогизмов дикий мрак.

Когда ж, устав зря, бестолково,

Просил он объяснить два слова,

Она все повторила снова.

Пренебрегая явно Смыслом,

Сказал он, ведь, вскипая, кисли —

В агонии ужасной — мысли:

«Ум — роковая нам награда,

Абстракций, совпадений чадо,

Такое ж, как и мы! Не правда?»

Тут ее щеки запылали

Уста надменно замолчали,

Но даже молча подавляли.

Теперь ответ — её — не нужен,

Взгляд словно камнем перегружен,

Умчаться бы! — Но он недужен.

Она слова его бичует

Без промаха, как кошка, чуя,

Где птичка в темноте ночует.

Его ум бросив на лопатки,

Разоблачив до кости гладкой,

Мысль излагала по порядку:

«Но люди ль люди? И прильнут

К потоку ль дум — взять ту одну,

Росе подобную, вину?

И лихорадочный глаз наш

Сумеет ли узреть сквозь кряж

Тщеты — мучительный мираж?

Услышим ли немые крики,

Им полон воздух, ведь великой

Вновь кровью налились все блики?

Как дышит луг янтарным светом,

И как парит в тьме беспросветной,

В граните ночи — шлейф кометы?

Среди ровесников, став сед,

Ты, человек, сквозь толщу бед

Узришь ли молодости след?

Нам прошлое приносит звук —

То подолов шуршащий круг,

И пальцем в дверь легчайший стук.

Но в час мечты, в полета час

Унылый призрак зрит на нас

Из глубины стеклянных глаз.

То призрак суеты сует,

Ведущий в лес дремучих лет,

И стынет кровь — и жизни нет».

У фактов вырвала из губ, —

С восторгом зверя, а он груб, —

Святую правду, словно зуб.

Круг мельниц встанет, как немой,

Когда всю речку выпьет зной,

Так и она молчит. — Покой.

Так после тряски, шума, гвалта

Шел пассажир, ища прохладу,

Когда домчался, куда надо:

Средь суматохи — сбой моторов

Лишь слышен, но по коридору

Носильщик бархат топчет скоро.

Со взглядом, ищущим преград,

Беззвучно губы мысль твердят,

И вечно хмурен ее взгляд.

Он радостно смотрел: полна

Покоя даль, и спит волна

В молчанье мертвом, а она

Клочок пространства созерцала,

И словно эхо повторяла

Круг мысли стертой — все сначала.

Но он не мог расслышать ухом,

Хоть оно чутко, а не глухо,

Что говорила она сухо,

На береге волны печать,

Как принялась рукой качать, —

Вот все, что он сумел понять.

Он видел зал — как бы сквозь сон —

С гостями в мрак был погружен,

Все ждут… — Кого ждут, знает он.

Они, поникнув, не уснули,

Но каждый съежился на стуле,

Глаза отчаяньем блеснули!

Не разговорчивей креветок,

Мозг сух от скорби беззаветной,

Вы не дождетесь их ответа —

«Ждем три часа! Довольно, Джон! —

Один издал все ж вопль и стон:

Скажи, накроют пусть на стол!»

Виденье, гости, — все пропало,

Одна лишь дама среди зала

Благоговейно причитала.

Ушел он, сев на брег морской

Следить за мчащейся волной

С приливом на берег сухой.

Бродил он возле кромки чистой

Воды, и ветер пел речисто

На ухо, шли валы игристы.

Зачем он слушал ее снова

И замирал над каждым словом:

«Ах, жизнь, увы, абсурд неновый!»

Третий голос

Лишь миг недвижна колесница

Его слезы была — стремится,

Печаль излить его ресница.

А ужас прямо в сердце дышит,

Глас ни вдали, ни рядом — выше —

Казалось, слышен, — но не слышен:

«Но нет в слезах ни утешенья

Ни искры сладкого сомненья,

Все тонет в мрачной тьме томленья».

«От слов ее открылась рана,

Они мудрей, чем океана

Был вой невнятный постоянно, —