Фандом - [98]

– Ничего не понимаю.

– Конечно, не понимаешь. Ничего удивительного. Твой маленький обезьяний мозг слишком устал. – Президент подходит к окну, задёрнутому зелёной шторой, тянет за шнурок, и штора отодвигается в сторону. Это не окно. Это портрет. На меня смотрит Салли Кинг. – Я нарисовал её по памяти. Бабба познакомила нас во сне. Ты, конечно, знаешь, кто это?

Я киваю.

– Я подумал, что будет уместно повесить её портрет здесь. Пусть присматривает за мной. В конце концов, это она меня сотворила. – Пристально вглядываясь в портрет, он произносит с нежностью в голосе: – Я знаю, что каким-то образом её вселенная, ваша вселенная, создала нашу. Возможно, силой коллективного сознания, как сказала однажды Бабба.

– Силой коллективного сознания?

– Да. Так говорят о людях, которые придерживаются общих убеждений, общих идей.

– Вы хотите сказать – фандом?

– Можешь назвать это и так. Да, так и будем называть это впредь – фандом. Хорошо звучит. Энергия фандома создала нечто… нечто реальное. – Он обводит комнату театральным жестом. – Всё это!

Нагнувшись над столом, президент обмакивает палец в чашечку кофе. Кофе горячий, от него идёт пар, но гем даже не морщится. Нарисовав кофейными каплями на скатерти круг, он показывает его мне. – Бабба говорила тебе, что каждая история – это круг жизни. От рождения до смерти.

Я снова киваю.

Глядя мне прямо в глаза, он поясняет:

– Бабба права. Всё обстоит именно так. Бесконечный круг истории… вечный круг. Уж я-то знаю: я заключён в этом круге навсегда. – Снова обмакнув палец в чашку, президент рисует несколько линий внутри первого круга. Теперь это похоже на циферблат часов.

Мысль о часах возвращает меня к воспоминаниям о тайных знаках в подземной трубе. Я снова вижу счастливое лицо Нейта, спешащего от знака к знаку тайной дорогой повстанцев. В груди нарастает боль, мешающая дышать. Президент продолжает рассказ, указывая на верхнюю чёрточку – «двенадцать часов».

– Здесь начало круга. Вот здесь. Я у себя в кабинете, слушаю новость о взрыве репейной бомбы во время танца повешенных. «Какие-то повстанцы освободили приговорённых дефов, – говорят мне. Не стоит вашего внимания, сэр», – говорят мне. А потом, вот здесь, – он указывает на «три часа», – говорят: «Уиллоу Харпер пропал, сэр. Здесь поработали повстанцы, сэр. Мы выслали поисковый отряд». – Палец президента указывает на «шесть часов». – Здесь они арестовали какую-то Розу, связанную с повстанцами. – Палец передвигается на «девять часов», и голос президента звучит серьёзнее и громче. – Я встречаюсь с Розой. Она не выказывает ни малейшего раскаяния. Думаю, она прекрасно станцует нам на виселице. – Он снова указывает на «двенадцать часов». – Девчонку отправляют на эшафот, я смотрю, как она пляшет на верёвке, толпа сходит с ума – виселица стёрта с лица земли. А потом бац! – Он снова постукивает по верхней отметке на часах. – Я опять в кабинете, слушаю новости, мне рассказывают о репейной бомбе, как в первый раз.

Обмакнув палец в чашку, президент ещё раз проводит по тающему кругу.

– Сначала я решил, что схожу с ума. Всё-таки я президент, – столько дел, такая ответственность. Принял кое-какие таблетки и снова прошёл по всем событиям, прожил всё заново. – Его палец всё кружит по столу, быстрее и быстрее. – Встречаюсь с этой стервой, присутствую при казни, толпа сносит эшафот и… бац!

Он с такой силой нажимает на скатерть, что я, кажется, вижу капельку крови, смешавшуюся с кофе.

– Кабинет, репейная бомба, стерву вешают, эшафот сносят. Бац!

Его палец кружит по столу всё быстрее, пока весь круг не очерчивается красным – его кровью.

– Кабинет. Репейная бомба. Стерву вешают. Эшафот сносят. Бац!

Вскрикнув в раздражении что-то неразборчивое, он опрокидывает стол. Фарфоровые чашечки со звоном разбиваются, деревянный стол с грохотом откатывается в угол. Я застываю на месте, едва дыша. Президент с улыбкой поворачивается ко мне, словно и не опрокидывал только что в раздражении мебель.

– Это мой бесконечный круг, Виола. Мне из него не выбраться. Это мой вечный кошмар.

Лейтенант бесшумно ставит стол на место, пока президент поправляет перед зеркалом галстук. На запястье руки, обычно скрытая от глаз рукавом пиджака, виднеется крошечная чёрная родинка. Круг без сердцевины. Маленький обруч.

– Каждый раз, дойдя до конца, история начинается сначала? – спрашиваю я.

Он кивает. У меня в груди маленькой бабочкой трепещет надежда, придавая немного храбрости. Облизнув палец, я ставлю мокрую точку на «двенадцать часов» и спрашиваю:

– Что происходит с умершими, когда история завершается и начинается вновь?

– Они воскресают. Возрождаются к новой жизни.

Не удержавшись, я тихо смеюсь. Эш воскреснет. Мэтью родится снова. Надежда всё крепнет, и я решаюсь задать новый вопрос:

– А что будет с моим братом?

Президент прижимает мой палец своим и чертит линию в мою сторону. На скатерти появляется новая тонкая полоска, окрашенная его кровью.

– Твоя вселенная не циклична. Она линейна. Если твой брат умер в этой реальности, во вселенной «Танца повешенных», он нигде не оживёт – ни в нашей реальности, ни в твоей.

Горе холодной рукой стискивает мне шею.