Фамильная честь Вустеров. Держим удар, Дживс! Тысяча благодарностей, Дживс! - [163]

— Оказывается, этот человек — бывший камердинер, и он состоит в лондонском клубе дворецких и камердинеров, каждый член которого обязан, согласно уставу, делать записи в клубной книге о своем хозяине. Мой гость объяснил, что в свое время он служил у мистера Уиншипа и надлежащим образом записал многие его похождения, которые, стань они достоянием гласности, произвели бы самое неблагоприятное впечатление на избирателей Маркет-Снодсбери.

Я был удивлен. Я понятия не имел, что Бингли когда-то состоял на службе у Медяка. Что ж, права старинная пословица «Полмира не знает, как живут остальные три четверти».

— Потом он без тени стыда признался, что в свой последний приезд в Лондон украл эту книгу и теперь она находится в его распоряжении.

У меня перехватило дух от ужаса. Особенно горько было сознавать, уж не знаю сам почему, что Бингли стащил книгу, как раз когда мы с Дживсом потягивали напитки в соседнем помещении. Даже если бы не это, так и так все равно было бы горько. Многие годы я трепетал при мысли, что клубная книга со всей содержащейся в ней взрывоопасной начинкой попадет в плохие руки, и вот теперь она в таких руках, что хуже не придумаешь. Не знаю, понятно ли я выражаюсь, но я просто хочу сказать, что если б я мог выбирать мерзавца для совершения этой кражи, Бингли стоял бы в списке кандидатур на последнем месте. Помню, Дживс говорил о ком-то, кто «способен на грабеж, измену, хитрость»[60], ну, так это вылитый Бингли. Он напрочь лишен всех благородных чувств, а от такого человека бессмысленно ждать пощады.

Пожилая родственница верно оценила драматичность ситуации. Она испуганно воскликнула: «Страсти-мордасти!» — и Мак-Коркадейл сказала, что она согласна с этим восклицанием, хотя сама она выразилась бы иначе.

— Ну, и как вы поступили? — спросила прародительница, горя от нетерпения, и Мак-Коркадейл ответила характерным для себя хмыканьем-фырканьем. В нем слышались и утечка пара, и случайная встреча двух-трех кошек с двумя-тремя собаками, и шипение кобры, вставшей поутру не с той ноги. Интересно, как реагировал на этот звуковой эффект покойный мистер Мак-Коркадейл? Может быть, находясь под впечатлением от него, он решил, что попасть под трамвай — не самое худшее в жизни.

— Я вышвырнула его поганой метлой. С гордостью могу сказать, что собираюсь победить в честной борьбе, и его предложение было мне глубоко противно. Если надумаете добиваться его ареста, хотя не представляю, как он мог бы осуществиться на практике, его адрес: Ормонд-креснт, 5. Он, кажется, положил глаз на мою горничную и дал ей свой адрес. Но повторяю, серьезных оснований для ареста нет. Наш разговор проходил без свидетелей, и он может преспокойно отказаться от своих слов. Жаль. Я испытала бы истинное наслаждение, увидев, как его повесят и четвертуют.

Она снова фыркнула, и прародительница, знающая толк в правилах хорошего тона, поспешила задобрить ее комплиментом. Она сказала, что мамаша Мак-Коркадейл заслуживает ордена.

— Ну что вы.

— Так благородно было с вашей стороны отказать этому человеку.

— Как я уже говорила, я собираюсь победить в честной борьбе.

— Вам было не только глубоко противно выслушивать его предложение, но и досадно отрываться от работы над речью.

— Особенно если учесть, что за несколько минут до того меня оторвал от работы странный молодой человек, показавшийся мне слабоумным.

— Ну, это, должно быть, мой племянник Бертрам Вустер.

— Ах, простите.

— Ничего-ничего.

— Возможно, у меня сложилось превратное впечатление о его умственных способностях. Наша беседа была очень краткой. Мне только показалось странным, что он пытается убедить меня голосовать за моего соперника.

— Он вечно носится с нелепыми идеями. Он у нас такой, с заскоками. «Движется таинственно и чудеса творит»[61]. Но безусловно, ему не следовало мешать вашей работе над речью. Хорошо она у вас получилась?

— Я довольна.

— За вас остается только порадоваться. Вы, наверно, ждете не дождетесь начала дебатов?

— Да, жду с нетерпением. Я горячая сторонница их проведения. Все упрощается, когда два кандидата публично встречаются лицом к лицу, и избиратели получают возможность сравнить их платформы. Конечно, при условии что соперники будут скрещивать шпаги в рамках парламентской этики. Но сейчас я должна вернуться к своей работе.

— Минуточку. — Без сомнения, слово «скрещивать» навело прародительницу на мысль. — Вы, случайно, не решаете кроссворды в «Обсервер»?

— Решаю. В воскресенье за завтраком.

— Но не все отгадываете?

— Да нет, все.

— Каждое слово?

— До сих пор проблем не возникало. По-моему, там все до смешного просто.

— Тогда что значит вся эта абракадабра насчет вымеренного шествия святого вокруг жилища с пристройкой?

— А, это я сразу догадалась. Ответ, конечно, педометр. Шаги меряют педометром. Посередине «дом», то есть жилище, плюс пристройка «е» и «Петр», имя святого, вокруг. Элементарно.

— Да, действительно просто. Спасибо вам. Вы сняли груз с моей души, — сказала тетя Далия, и они мирно расстались — исход, которого трудно было ожидать, зная мамашу Мак-Коркадейл.

После того как я снова примкнул к человеческому стаду в лице сестры моего покойного отца, мне некоторое время не удавалось вставить ни словечка: старая прародительница без умолку костерила составителя кроссворда в «Обсервер», поминая недобрым словом дома и педометры. Выговорившись на эту тему, она с грустью принялась воздавать дань уму Мак-Коркадейл и заявила, что, по ее мнению, в борьбе с такой соперницей у Медяка меньше шансов удержаться, чем у парика на сильном ветру. Хотя теперь, добавила она с большей долей оптимизма, когда клубная книга уже не представляет опасности, он может выехать за счет речистости Спода.