Фальшивые друзья - [10]

Шрифт
Интервал

Должен признаться, сапер Крайес в дальнейшем постоянно проявлял заячью прыть.

* * *

Был еще один неудачный день. В столовую на обед нас водили строем, а в казарму мы возвращались каждый сам по себе. Практически дело сводилось к тренировке в отдании чести, когда поднимаешь кисть правой руки, а кончики пальцев прикладываешь к козырьку.

Однажды после обеда мне удалось благополучно миновать двух унтеров и одного майора. Но тут я засек, что впереди маячит очередной начальник: унтер или фельдфебель? Дабы исключить риск, я уже за пятнадцать, а не за пять шагов перешел на строевой шаг, прижал кончики пальцев к виску, начал поедать начальство глазами, но, черт возьми, передо мной оказался Вилли Бартельс, мой старый приятель!

Я сбросил напряжение, расслабился, но было уже поздно.

— Хо-хо, мне отдает честь сапер Крайес. Вот это да! Чем обязан? — не без иронии прозвучал вопрос Вилли.

— Хотел только посмотреть, как ты отреагируешь, — попытался я отшутиться.

— Ну и как? Доволен?

— Нет, ты отвечаешь на приветствие непрофессионально. Почти не поднимаешь руку.

— Старина, заказывай напитки покрепче, — дружелюбно ответил Вилли, — и тогда будешь отдавать честь даже пожарным кранам. Ставлю бутылку. Согласен?

Со зрением у меня не все в порядке. Это мое слабое место. Вилли узнал об этом, когда мы проходили медицинское обследование.

— Позволю себе представиться, — сказал он тогда. — Вилли Бартельс, двадцати пяти лет, женат, двое детей, электрик…

* * *

На очередное воскресенье я попросился в увольнение. Дома был последний раз на пасху, тогда-то обо всем и договорился со своим тренером Тони.

И вот настал воскресный день. Утром, после завтрака, можно было ехать. При этом варианте я мог быть к восьми часам уже дома. Игра начиналась в одиннадцать. Так что на часок успел бы и прикорнуть.

Дома отлично позавтракал. Хорошо было бы получать такой завтрак каждый день в части! Тем временем мать приготовила мне постель.

— Ох, вот это набрался! И шагу не сделать! — Я повалился на кровать.

Проснулся оттого, что кто-то щекотал мне пальцы ног.

— Что за шутки! — возмутился я и поджал ноги. Щекотка не прекратилась.

— Черт возьми, Бонгартц, перестань, а то врежу! — пригрозил я, однако моя угроза не возымела действия.

В бешенстве выпрыгнул я из кровати, готовый наброситься на Бонгартца. Но передо мной стояла Петра.

— Откуда ты? — удивился я.

— Привет. Даже не предполагала, что ты можешь быть таким сердитым. — Петра поцеловала меня в губы.

— Чему только не научишься в армии, — попробовал я отшутиться.

— Надеюсь, научишься и обнимать при свидании свою подружку!

— Ах, прости. Совсем забыл! — Я крепко обнял Петру и поцеловал ее в затылок.

— Чудесно, что ты решил сводить меня на матч.

— Дело долга — тебе предстоит сегодня подбадривать левого среднего Крайеса.

— Команда из Аахена возглавляет таблицу, говоришь?

— Пока. Она ведет с основными соперниками 32:8, 31:9, 30:10. Но теперь соотношение 29:11. Если нашим удастся обыграть аахенцев со счетом 4:0, а «Ренания» на своем поле выиграет, то мы почти победили. Шесть игр сыграно. Есть шанс на чемпионское место.

— Согласна, — промурлыкала Петра. — Представляю, Дерваль со своей скамейки следит за твоей игрой, а через неделю тебя включают в национальную сборную.

— Естественно, — подыграл я ей. — И пусть Штилике упаковывает чемоданы и убирается к чертовой матери.

Я поднял Петру на руки и принялся целовать.

— Настоящие члены национальной сборной должны перед игрой подкрепляться.

— Но не так, — ухмыльнулась Петра. — Для настоящих членов национальной сборной существует абсолютный запрет на любовные игры перед спортивной игрой. Прости, уже половина одиннадцатого. Нам пора.

— Как, уже? — пытался я протестовать, рассовывая по карманам сигареты, зажигалку и прочую мелочь.

На мое счастье, на матче не было Дерваля, ибо двигался я как вареная курица. Естественно: почти никаких тренировок, сокращенный сон, излишне сытная армейская пища.

Час спустя после начала матча тренер снял меня с игры:

— Не пей так много, пока ты в бундесвере. А то совсем перестанешь передвигать ноги. Мне не нужна в центре поля пивная бочка!

Сказать по чести, другие были не лучше меня. Проиграв со счетом 1:5, мы направились в душевые. А потом засели в кабачке «Под мостом», нашем фирменном, где языки развязались.

— Как сыграла «Ренания»?

— Выиграла, — трагическим голосом оповестил Тони. — Все решил одиннадцатиметровый на последней минуте.

— Проклятие! А как с таблицей?

— Мы скатились на пятое место, — проинформировал Тони. — Отстали на пять очков от аахенцев. О первом месте нечего и думать.

— Главное, нам не придется пить за первенство, — пробурчал вратарь. — Петер, твое здоровье, недоносок. Из-за тебя наше первое место в сортире. Тони не следовало выпускать тебя на поле. Какие дурацкие пасы ты делал…

— Что? Проиграли из-за меня? Ты что, рехнулся? А кто пропустил пять штук? Я бы их снял одной левой. К тому же я ушел с поля, когда было 2:1.

— Мне кажется, вас перекармливают в бундесвере, — поддержал вратаря Мартин. — «Встать! Шагом — марш!» и прочее — это все пустячки, мелочь. Чем ты займешься после службы? Дискотекой?


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.