Факультет патологии - [10]

Шрифт
Интервал

Саша — это я. Я был страшно рад, что она облекала меня этим высоким доверием, то ли полномочием.

Группа встретила меня неплохо, и только ждали, когда первое слово скажу я. (Потому что вначале было слово, и по нему судилась голова. Потом все поменялось…) Я же пока упорно отмалчивался. И только наблюдал.

Большая часть группы была бесцветна, и до пятого курса мне вообще никак не могла запомниться. Удивительно похожие лица (где же та прекрасная эпоха? что это за порождения, кто у них родители и в какие браки они вступали, не думая, на каких помойках рождали рождаемое? хотя я сам далеко не красавец, спешу успокоить вас и признаться, если у вас с помойками тоже что-то связанное…)

Было достаточно отличниц. Было несколько просто ленивых девочек, не хотящих заниматься и даже думать или напрягаться, или даже делать это напрягание, и было пару просто откровенных тупиц, я бы сказал, дур от рождения или прирожденных дур. Но тех вообще никто не трогал, их и не следовало трогать, потому что это было бесполезное дело, от них ничего нельзя было добиться, кроме потерянного времени. Была такая сказка.

Как и предполагалось, скоро в группе главным баламутом стал я. И одни меня любили за это (я любил много говорить, спорить с преподавателями, судачить, калякать — то есть попросту тянуть время до звонка; часто меня заряжали минут на сорок, чтобы я удерживал в беседе преподавателя, давая другим безопасно отсидеться до конца, и я легко это делал). Другие — ненавидели, — в первый год, в основном отличницы, так как им хотелось, оказывается, получать знания, а я им мешал со своими разговорами. Или как они называли: болтовней. Но потом и они смирились, и на третьем курсе жили мы душа в душу. Например, они готовили один семинар и тогда просили, чтобы я не «выступал», на другом они брали передышку (им это тоже понравилось), и тогда выступал я. И работал один, до звонка.

Едва звенит звонок, все быстро рассаживаются по своим местам и ждут преподавателя. У нас была ненормальная группа, самая лучшая на всем курсе, и угораздило меня в нее попасть. (Я никогда не был хорошим студентом.) Ирка вечно меня в г…о какое-нибудь затаскивала. Лишь бы ей скучно не было. Но к друзьям я относился свято (это еще с Кавказа), и для Ирки делал все, что бы она ни попросила. Вообще наша пара была загадка, секрет, слюна, толк, мысль, поиск, тема всего факультета, так как с Юстиновым она по-прежнему спала. А со мной дружила. И не собиралась, видимо, бросать этим делом заниматься, я про Юстинова.

О моей группе. Однако и в ней были свои цветочки.

Прежде всего в группе я сошелся, конечно, с женщинами, так как девушки меня мало интересовали, — они были молоды, глупы, и главный вопрос, который волновал их, касательно жизненного бытия — был: кому они отдадут свою девственность, которая на хрен никому не была нужна. (Я исходил из того — если до сих пор не взяли. Потому что были и такие, что после взятия ее — оставались девушками. Не верите? Гм… ) И где это случится в первый раз. У женщин этих проблем не было, они уже всё отдали, и это их не волновало. Отдавать им уже было больше нечего. И весь мир не крутился у них вокруг этого вопроса. И с ними легче, и я бы сказал: интересней было общаться. Поэтому сначала я подружился со Светкой и Маринкой, которым приходилось примерно по двадцать пять на брата, хотя Маринка (она очень лгливая и малиновая была, трудно перевести значение этого слова, но оно к ней сказочно подходило) говорила, что ей двадцать два, хотя ей, по-моему, так двадцать два было, как я ух — а уши видел однажды: ей, поди, за тридцать перевалило — это была еще та акула, но затаенная, скрытая Гольфстримом института. Светка, та ничего не скрывала и не утаивала. Даже то, что сокровенного имела, — всем давала… Светка была куколка, очень изящная, ласковая и женственная — расцветшая женщина. И что она делала среди них — непонятно, она этого тоже не понимала. Светка мне понравилась, от нее веяло чем-то чистым, прекрасным и ласково блудным. Она, кстати, всем нравилась. В отличие от Маринки, которая не нравилась никому, но по этому поводу очень не страдала, у нее была Светка. Маринка, мягко выражаясь, была толстая блядь, с вечно перенапудренным лицом коровы и всегда играла под невин-ницу переросшего возраста. А о невинности там может идти речь, как о девственности Варвары из «Разгрома» Фадеева. Но тут другая мотивация имелась, и она была еще та громила. Мотором в "том тандеме являлась, конечно, Маринка. Все свое время, как рассказала мне Светка, кроме института, они проводили в ресторанах и на квартирах. Маринка знала, что Светка привлекательная, красивая девочка и на нее западают особи мужского пола. Благодаря ей она снимала мужиков, раскручивала их (такси, вино, конфеты, подарки и так далее), как правило, брала по двое, чтобы и для себя (она это дело любила), и каждый надеялся, что ему достанется Светка… Но кому-то доставалась Маринка, Светочка же была послушным исполнителем и ложилась с тем, с кем ей говорила та. Как маленькая послушница. Но она не была маленькая… И много знала, эта Светочка. На третьем курсе она будет просить меня спасти ее от Маринки, так как та «ее очень развращала». Но несмотря на мои титанические усилия будущего в будущем, так ничего и не изменится. Она будет продолжать отдаваться всем, на кого ей укажет Маринка.


Еще от автора Александр Минчин
Лита

Роман «Лита» американского писателя русского происхождения Александра Минчина рассказывает о сложных перипетиях в судьбах юных созданий, о разных вкусах, нежности, страсти, чести, грехах, измене… И о вечной Любви.


Юджиния

Александр, молодой писатель-эмигрант из России, устраивается шофером в семью американского миллионера — возить дочь хозяина, шестнадцатилетнюю Юджинию. Между молодыми людьми возникает чувство, и вопреки воле отца Юджиния выходит замуж за Александра. Но даже неожиданно обретенные богатство и высокое положение в обществе для Александра ничего не значат по сравнению с юной Юджинией и ее любовью...


Актриса

В книгу известного писателя, покинувшего СССР в середине 70-х годов, живущего и работающего в Нью-Йорке, вошли роман «Актриса» и рассказы.«Актриса» — история страстной любви американского писателя и русской актрисы. Словно бабочки, порхают они по миру, пытаясь постигнуть смысл своих противоречивых взаимоотношений.Роман написан в резкой реалистической манере. Публикуется в авторской редакции.


Рекомендуем почитать
Шлимазл

История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.