— Вот именно. — Эспин вздохнула. — Это очень плохо с моей стороны?
— Отнюдь. Вам не нравится быть в центре внимания.
— Верно. Есть масса вещей, которые заслуживают хотя бы половины того внимания, которое оказывают мне только потому, что Кирби поступил по-идиотски.
Брейди усмехнулся:
— Я сказал сенатору, что вы искренне верите в то, что делаете.
Он говорил со своим отцом? Не с кем-то из служащих? Ух!
Брейди посмотрел на стоявшую на столике фотографию.
— Это мои родители. — Эспин подала ему фотографию, и он удивленно вгляделся в нее:
— Они действительно прикованы к ограде Белого дома?
— Да. Если вы посмотрите на плечо отца, увидите за ним мою макушку. Он посадил меня в рюкзак.
Брейди поднял бровь:
— Первый протест младенца?
— Третий.
Брейди поставил фотографию на место и покачал головой:
— Значит, наручники — это у вас семейное.
— Нет. Они приковали себя к ограде специально.
— Я имею в виду протесты.
— Ах, это? Да. Родители всегда были активистами. Антивоенное движение, защита окружающей среды, гражданские права — все это достойные цели. Не помню, против чего именно они протестовали, когда был сделан этот снимок.
— Вы хотите сказать, что они приковывали себя не один раз?
Удивление Брейди ее позабавило, но она подавила смешок:
— Именно. Они искренне верят в то, что делают. Хотят добиться перемен.
— А что они говорят об этом? — Он кивнул в сторону окна.
— Они рады, но еще не знают, какая огромная волна поднялась и насколько она вышла из-под контроля. — И Эспин добавила: — Мы не часто общаемся. Они сейчас на Гаити, поправляют здоровье.
— Судя по вашим словам, они хорошие люди.
Ее наполнило чувство гордости.
— Очень хорошие. Самые лучшие, если честно. Хотела бы я обладать их упорством.
— А вы не обладаете?
Нет, из-за чего папа и мама постоянно переживают.
— Мои родители хотят добиться перемен, а это требует жертв. Вы, конечно, понимаете это лучше, чем многие.
Брейди нахмурился:
— Что вы имеете в виду?
— Ваша семья занимается политикой. Они посвятили себя служению народу, высшему благу. — (Брейди, кажется, позабавило это утверждение.) — В душе я оптимистка. Поэтому делаю то, что делаю. И надеюсь, теми, кто занимается политикой, руководит то же самое — желание добиться перемен.
Брейди задумался:
— Теоретически — да. Практически… Ну, как когда.
— Значит, тем более люди должны заставить выслушать себя. Надеюсь, все, что там творится, — Эспин показала на окно, — приведет именно к этому. Больше контактов, честный диалог между людьми и теми, кто, как считается, представляет их интересы.
— Именно поэтому я здесь.
Ах да. Она забыла, что он пришел с какой-то целью. С целью, которая, возможно, ей не понравится. Вот опять. Она увлеклась разговором с Брейди. Это плохо. Но дело в том, что Эспин понравилось беседовать с Брейди. Она знала, что он находит ее странной и немного забавной, но с ним так легко! «И смотреть на него тоже приятно», — шепнул тоненький внутренний голосок, но Эспин быстро заставила его замолчать.
— Я слушаю вас.
— Отлично, потому что именно этим я хочу попросить вас заняться.
— Что? Слушать вас?
— Нет. Людей вообще.
Наверное, она упустила что-то очень важное.
— Извините, я не понимаю.
— Я предлагаю вам работу.
От удивления Эспин едва не упала. Конечно, Брейди шутит. Она всмотрелась в его лицо. Нет, он говорит серьезно.
— Но у меня уже есть работа. И не одна, если честно.
— Я надеюсь, вы изыщете возможность взять везде отпуск и начать работать на меня. — Он кашлянул. — То есть на предвыборную кампанию.
Уж не положила ли Марго сегодня утром какую-нибудь травку ей в кофе? А если это не галлюцинация, тогда… Ух!
— Я… — Эспин откашлялась. У нее еще есть шанс спасти ситуацию, если она сможет быть разумной и профессиональной. — Это очень мило… заманчиво, но я ничего не понимаю в предвыборной стратегии.
— И не надо. Это моя обязанность. — Она хотела перебить его, но он поднял руку. — Вы очень умны. Не сомневаюсь, вы быстро освоитесь.
Почему от комплиментов Брейди все теплеет и светлеет внутри?
— Я не хочу участвовать в предвыборной кампании. Это не тот вид деятельности, который меня интересует.
— Я бы возразил вам, сказав, что в каком-то смысле именно тот. — Он подался вперед и уперся локтями в колени. — Сенатор Маршалл предлагает вам выслушивать граждан. Те, кто хочет, чтобы их голос был услышан, будут обращаться к вам — в рамках кампании. А вы должны отобрать самое важное и дать нам рекомендации, указать, какие именно проблемы мы должны решать в первую очередь.
— Вы серьезно?
— Совершенно серьезно. Эта история показала отцу, что люди считают, будто им хотят заткнуть рты, и возмущены этим. Он хочет быть сенатором, который прислушивается к своим избирателям.
Все это хорошо в теории. Но она вряд ли подходит для такой работы.
— У меня нет опыта…
— Я не согласен. Вы работали в «Движении за мир», в общественных организациях. Вы проявили искреннюю заинтересованность, а значение имеет только это. Я бы сказал, вы идеально подходите для такой работы.
— Вы собирали сведения обо мне или как?
В памяти Эспин всплыли разговоры родителей о вмешательстве в личную жизнь граждан. Может быть, это действительно не паранойя?
