Фадеев - [102]

Но вдруг над Фадеевым нависла, казалось, черной тенью невероятная ноша.

С Фадеевым у писателя Бориса Горбатова, известного как автора книг «Мое поколение», «Непокоренные», отношения были товарищеские, но далеко не простые, как это может показаться на первый взгляд. Об этом с зоркой точностью написал Константин Симонов, друг и Фадеева, и Горбатова.

В двадцатые годы совсем еще юный Горбатов был одним из секретарей ВАПП. И хотя по каким-то причинам он быстро расстался с этой должностью, однако Фадеев, вспоминая то время, при случае замечал, что Горбатов уже с пеленок был леваком. Обычно эти иронические замечания совпадали с каким-нибудь возникающим между ними спором.

После работы в ВАПП Горбатов вошел в литературную группу журнала «Октябрь», во главе которой стояли Серафимович и Панферов, Фадеев редактировал в это время журнал «Красная новь», вступив в прямой творческий союз с «попутчиками» — Леоновым, Вс. Ивановым и другими. В силу групповых пристрастий той поры Панферов с его шумным, броским романом «Бруски» был, очевидно, ближе Горбатову, человеку активного, журналистского действия, чем Фадеев с его психологизмом. И об этом они помнили — и Горбатов, и Фадеев, который вообще все помнил.

Горбатова захватывает журналистика, работа в «Правде», дальние и трудные поездки на Север, в просторы «Обыкновенной Арктики», как назовет он свой сборник очерков. А потом — война и литературные разногласия 20-х — начала 30-х годов уходят в прошлое, в историю.

Однако в сорок шестом году, когда в новом составе секретариата правления Союза писателей Фадеев по предложению Сталина становится генеральным секретарем, а Борис Горбатов, тоже по предложению Сталина, секретарем партийной группы правления, Фадееву, как заметил К. Симонов, «это не очень нравится. Для него, как руководителя Союза писателей, — заключает Константин Михайлович, — казалось бы естественным одновременно руководить и партгруппой. Однако секретарь партгруппы не он, а Горбатов, и в этом есть непривычный для Фадеева оттенок комиссарства». Симонов, как видим, здесь развивает версию о властолюбии Фадеева. Да, Фадеев властолюбив, но не настолько, чтобы посягать на две должности.

Конфликтов на этой почве у них не возникает, но известная сложность в их отношениях, быть может, нарочито созданная, налицо. Тут уж ничего не поделаешь.

Однажды Борис Горбатов в разговоре с другом горько срывается: «Ты напрасно думаешь, что Саша любит меня. Не любит и никогда не любил. И все его шутки, что я левак и загибщик, — шутки только наполовину. Ничего не попишешь, с таким перекосом я засел в его памяти с тех лет! — Горбатов усмехается. — Конечно, я и сейчас в чем-то все такой же, каким был тогда, в двадцатые годы, но я ведь, согласись, немножко и другой, и, наверное, пишу немножко иначе и лучше, чем тогда. Но Саша упрям, и я для него один из тех людей, о которых он не любит менять свои прежние мнения».

Симонов слышит в словах Горбатова горечь, и эта горечь становится еще острее от того, что сам Горбатов любит Фадеева и высоко ценит его книги, все: и «Разгром», и «Удэге», и «Молодую гвардию».

Осенью сорок седьмого года Сталин, посмотрев фильм Сергея Герасимова, снятый по роману «Молодая гвардия», мысленно вновь возвращается к книге Фадеева и обнаруживает не только в фильме, но и в книге «ряд несовершенств».

Симонов с Горбатовым с тревогой и волнением читают этот разнос в газете «Культура и жизнь», едут в Союз писателей. Фадеева в этот день нет в Москве, он в отъезде. У Симонова своя беда. В том же номере «Культуры и жизни» горькая для него неожиданность — статья «Жизни вопреки», не оставляющая камня на камне от его повести «Дым Отечества». И размышления о сложности собственного положения отвлекают Симонова от беды, постигшей Фадеева. Зато Горбатов, хотя по-дружески и сочувствует Симонову, но думает прежде всего о Фадееве: «Бедный Саша, как он будет теперь, как ему будет трудно!» — то и дело повторяет Горбатов. Он настолько угнетен происшедшим, что Симонова поначалу это даже поражает. Только потом он узнает, в чем дело. В статье, критикующей «Молодую гвардию», вспоминают и хвалят «Непокоренных» Горбатова, сравнивают эти два произведения в положительном для Горбатова и отрицательном для Фадеева смысле.

«Ты знаешь, как я писал «Непокоренные» и что они для меня такое! — изливает душу Горбатов. — Но как только я подумаю, что кому-то приходит в голову столкнуть одно с другим, мне делается стыдно перед Сашей! Мои «Непокоренные» со всем хорошим, что в них нашли, и его «Молодая гвардия» со всем плохим, что о ней написали, все равно для меня самого это несравнимо! Я-то понимаю, но как сделать, чтобы это понял он? Как ему это сказать? Он же не даст мне это сказать!»

И Фадеев действительно не дает ему это сказать. Ни ему, ни кому-либо другому. С присущей в такие моменты взвинченностью Фадеев напрочь отсекает всякие попытки сочувствовать ему. «И в этом цельность фадеевского характера», — заключает К. Симонов свои воспоминания об отношениях Фадеева и Горбатова.

Наступали самые тяжелые годы в жизни Фадеева.

Вызвано было это непомерной общественной нагрузкой: руководитель союза, вице-президент Всемирного Совета Мира, депутат Верховного Совета СССР. А чего стоила переработка романа после «разгромной» критики?