Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик - [125]

.

Публикация этого письма, вместе с серией рекламных анонсов нового романа о 1812 г., стала частью сознательной идеологической стратегии журналиста[1075]. Впрочем, его попытка получить официальное одобрение романа не укрылась от Пушкина, писавшего несколькими месяцами позже Вяземскому, что Булгарин «плутовством выманил рескрипт Петру Ивановичу Выжигину» и «продает свои сальные пасквили из-под порфиры императорской»[1076]. Как известно, реализации идеологических планов Булгарина активно препятствовала своими статьями и эпиграммами группа «литературных аристократов»[1077]. Речь идет о Пушкине с его рецензией на «Записки» Видока, опубликованной в «Литературной газете» в 1830 г., и памфлетом, помещенным в газете «Молва» и подписанным псевдонимом Феофилакт Косичкин. Однако не только литературные аристократы в этот период атаковали Булгарина. М. А. Максимович, стремясь дискредитировать журналиста, напоминал об участии Булгарина в войне 1812 г. на стороне французов[1078]. Именно эта биографическая подробность, о которой знали не все читатели Булгарина, могла повлиять на его репутацию. Дело, впрочем, заключалось в том, что эпиграммы «литературных аристократов» и полемические статьи, направленные против Булгарина, циркулировали среди нескольких сотен читателей, а численность булгаринской публики измерялась тысячами. Тираж «Телескопа» колебался между 400 и 600 экз., не говоря уже о небольших тиражах «Литературной газеты». Напротив, «Северная пчела» расходилась в то время не менее чем в 4 000 экз.[1079] Попытка Булгарина представить официальную версию событий 1812 г. имела, следовательно, все шансы на успех, а усилия «литературных аристократов» и авторов «Телескопа» дискредитировать роман и его автора были обречены на неудачу.

2

Каким же образом Булгарин изобразил 1812 год? Какую интерпретацию войны он представил на суд русской публики? Почему Пушкин назвал роман «сальным пасквилем»? Вопрос о смысле 1812 г. был тем более животрепещущим и актуальным, что именно в первые месяцы после выхода романа в начале 1831 г. все чаще возникали слухи об очередном французском нападении на Россию[1080]. В новом романе Булгарин порвал с апологетической трактовкой образа Наполеона, типичной для литературы 1820-х гг. В романе Наполеон обрел ряд негативных черт[1081]. Вослед романтической традиции герой изображался в романе как избранник судьбы, жертвующий интересами народов ради своих чрезмерных личных амбиций: «Я еще не достиг цели моего предопределения! Я чувствую, что какая-то невидимая сила влечет меня к цели, которой сам не вижу… Когда я достигну ее, когда не буду более нужен, тогда довольно будет одного атома, чтоб низложить меня. Но до тех пор, усилия всего человечества не достаточны, чтобы повредить мне»[1082]. Oтветственность за войну возлагалась на Бонапарта из-за его эгоизма и амбиций, его жажды славы. В одной из сцен романа Наполеон восклицает, обращаясь к своим генералам: «Теперь постигаете ли истинную цель войны? Она нужна для моего спокойствия ‹…›. Это пятое действие моей великой драмы: развязка!» (Ч. 2. С. 92, 96). В то же время, в отличие от Пушкина и в будущем Льва Толстого, Булгарин не восхвалял ни Барклая, ни Кутузова: с его точки зрения, Россию спас царь Александр I, вдохновленный Богом и получивший поддержку большей части своих подданных, особенно из низших слоев населения[1083].

В своем романе Булгарин сильно смягчил национальную значимость конфликта. Если в начале произведения он аккуратно показывал общую патриотическую реакцию различных социальных слоев на вражеское нашествие, то по мере описания дальнейших военных действий ненависть русских к французам сменялась многочисленными картинами взаимной приязни между народами, французскими солдатами и русским населением, в контексте общих несчастий и страданий. В одной из сцен третьей части Булгарин не только изображал русских солдат, отставших от армии, которые преспокойно прогуливались среди французских палаток в Москве, но и выводил самих французов, спешивших на помощь бедным московским жителям, по-прежнему пребывающим в городе: «Некоторые из французских солдат чувствовали жалость и сострадание к сим несчастным; другие вовсе не думали об них и продолжали свои занятия, как будто русских вовсе не было в лагере. Всех соединило общее бедствие. Русские и французы уже не страшились один другого. Никто не помышлял более вредить друг другу» (Ч. 3. С. 239). Как справедливо отмечает Н. Н. Акимова, то обстоятельство, что герой романа часто оказывался во вражеском лагере, помогало читателю увидеть события с точек зрения каждой из воюющих сторон, уяснить мотивацию врага, что лишало исторический конфликт острой националистической основы[1084]. В том же ключе пишет М. Г. Альтшуллер, рассуждая об исторических романах Булгарина: «Булгарин был одним из немногих писателей, в произведениях которого нет национальной спеси, ксенофобии, стремления возвеличить русских за счет других национальностей»[1085]. Это кажется верным и в случае его романа о 1812 г.

В произведении Булгарина главным следствием войны 1812 г. была не нараставшая враждебность между народами, но появление глубокой трещины между двумя поколениями русского дворянства. Согласно трактовке Булгарина, французское нашествие породило раскол в высшем обществе: с одной стороны, мы видим полностью офранцуженное прежнее поколение дворян, в страхе бегущее в свои поместья, таковы, например, князь Курдюков и граф Хохленков, с другой, новое служилое дворянство, готовое, как и представители других сословий, принести себя в жертву отечеству и государю (Петр Выжигин) (см.: Ч. 2. С. 238–244). В Курдюкове и Хохленкове, антагонистах Выжигина, Булгарин изобразил мир старого дворянства XVIII в., продолжающего исповедовать атеизм и эпикурейство предыдущего столетия. Оно по-прежнему говорит по-французски, следует французским модам и презирает русские обычаи, остается абсолютно чуждым подвигам и страданиям народа во время нашествия, укрывается от войны в свои дальние имения (Ч. 3. С. 217–233). В то же время вторжение воспитывает в новом поколении дворян патриотический дух, ведущий их к победе над врагом и к освобождению России. Именно реакция молодого поколения позволяет Булгарину актуализовать образ Минина и Пожарского и переосмыслить старую идеологему надсословного единства (Ч. 2. С. 236). Мотив столкновения между поколениями дворянства появляется в высказываниях не только русских офицеров, но и французов. Например, среди речей, произнесенных во французском штабе и буквально заимствованных из записок генерала Сегюра, одного из источников романа, присутствует значимое рассуждение, принадлежащее генералу Коленкуру и отсутствующее в первоисточнике