Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик - [123]

В окружении Чихачева были люди, лично знакомые с Булгариным, и они давали о нем самые лестные отзывы. Так, помещик Мстиславского уезда Могилевской губернии И. И. Сердюков в письме к Чихачеву с благодарностью вспоминал о доброте и отзывчивости Булгарина, который содействовал ему в поступлении на службу: «В бытность мою в столице Ф. В. Булгарин, с которым я прежде всех встретился, бросил меня в рекомендацию к директору Хозяйственного департамента Министерства государственных имуществ Алексею Ираклиевичу Левшину» (Д. 99. Л. 193)[1059].

Дорожаевский барин обрел в Фаддее Венедиктовиче родственную душу и приятного собеседника, с которым можно потолковать накоротке. Булгарин «мастерски создавал ощущение живой, непосредственной беседы, доверительной и немного ироничной», используя, в частности, такой прием, как «диалог автора-повествователя и вводимого в текст читателя»[1060]. Чихачев, в свою очередь, «ввел» Булгарина в свой дом, сделал свидетелем и соучастником своих повседневных занятий, вступал с ним в воображаемые разговоры. В качестве примера – бытовая сценка:

Жена: Наколотого сахару, Андрей Иванович, нет. Ты бы наколол.

Я: Помилуй, матушка, что сказал бы Булгарин, ежели бы застал меня в этом упражнении?

Жена: Право, нет колотого.

Я: Верю, но Булгарин…

Жена: Ты все шутишь. Пожалуйста, наколи.

Я: Почему же не камер-юнкера, Генриэта, Амалия, Луиза, Дорофея, Роза, Елеонора?

Жена: Ты знаешь, я люблю опрятность.

Я: А! Резон! Изволь! И ежели Фаддей Венедиктович застал бы меня, достаточная причина уже, чтобы он не почел меня ридикюлем.

Итак, в 40 минут 6-го я начал сражаться с выварками из тростника, и ровно через 50 минут вторично умыл руки. Тут отретировался я в свой будуар: запах показался не забавен – две трубки залпом, и за Фаддея Венедиктовича (Д. 57. Л. 74 об. – 75).

Как видим, в жизни провинциальных любителей словесности Булгарин играл гораздо более важную роль, чем та, которую он сам себе определил, – роль покорного слуги. Он стал для них поставщиком занимательного и полезного чтения, наставником, просветителем, побудителем к творчеству и, наконец, добрым приятелем.

Первый русский исторический роман о войне 1812 года «Петр Иванович Выжигин» Фаддея Булгарина и его читатели

Дамиано Ребеккини

1

Третий роман Ф. В. Булгарина «Петр Иванович Выжигин», вышедший в 1831 г., был посвящен ключевому событию недавней русской истории – Отечественной войне 1812 г. Это был первый русский роман, в котором подробно описывалась реакция русского общества на события этой войны. В тексте Булгарина, во многом обделенном вниманием исследователей, нас интересуют не столько его стилистические и жанровые черты, сколько его идеологическая природа и восприятие ее русской публикой[1061].

Интерпретация особой идейной структуры булгаринского произведения подразумевает рассмотрение различных аспектов историко-литературного контекста, в который встраивается роман.

В последнее десятилетие царствования Александра I – как в процессе официальных торжеств, так и в историографии – власти оставляли войну 1812 г. в тени, предпочитая чествовать успешные заграничные походы 1813–1814 гг.[1062] В этот период национальное и патриотическое значение 1812 г. оказалось использовано в идеологических целях прежде всего различными представителями националистической оппозиции (от Шишкова и Карамзина до будущих декабристов), а не самим монархом[1063]. Ситуация резко меняется при Николае I, когда новые идеологические вызовы, возникшие после декабристского бунта, подтолкнули императора к оперативной актуализации символических смыслов и риторики 1812 г. Уже в своих первых манифестах, посвященных восстанию декабристов (от 20 декабря 1825 г. и 13 июля 1826 г.), Николай вводит в оборот и переосмысляет различные идеи, восходящие к текстам идеологов национально-консервативной оппозиции, в первую очередь тезис о надсословном единстве в России[1064]. С 1826 г. к внутренним проблемам добавились внешнеполитические конфликты, что все больше побуждало царя дать мифологии 1812 г. новую жизнь. Враждебные отношения с буржуазным режимом Луи-Филиппа, возникшим в результате Июльской революции, угрозы Франции, обращенные к России, поддержать Польское восстание 1830–1831 гг. и, в особенности, необходимость большей внутренней сплоченности подтолкнули власть к тому, чтобы на полную мощность использовать идеологические смыслы войны 1812 г.[1065] Потребность в разработке государственной идеологии, способной объединить различные социальные группы, часто преследовавшие противоположные интересы, заставила правительство пересмотреть символические и культурные ценности, связанные с 1812 г. Все десятилетие оказалось насыщено официальными театрализованными постановками, которым монархия придавала большое значение: от открытия Александровской колонны в Петербурге в 1834 г. до больших бородинских маневров, приуроченных к четвертьвековой годовщине сражения в 1837 г.

В начале 1830-х гг. как в историографии, так и в литературе тема 1812 г. не казалась многим русским авторам полностью исчерпанной. Напротив, если мы исключим ряд трудов чисто военного содержания, то к 1831 г. все еще не существовало масштабного официального историографического сочинения о войне 1812 г.