Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик - [122]

Но Чихачев полагал, что пока недостоин «в чин авторства вступить»: «Если бы писатистику знал получше, так уж давным-давно буквы А. и Ч. ты встречал бы в “Северной пчеле” ‹…› А наудалую пуститься – неладно. Булгарин все бы клал в яму, в яму – и напоследок, когда бы я продолжал быть неотвязным, докучливым, несносным, он бы сожег всю яму и выпалил пеплом 2 раза по дороге к Дорожаеву. И как пороху с досады положил бы, может, много, то берёзовский сосед – ты, получив бы незаслуженную долю, сам же бы стал упрашивать: “Пожалуйста, дескать, не пиши! А и пиши – да не посылай в Санкт-Петербург, а уж продолжай ко мне”» (Д. 57. Л. 77 об.).

Наконец, он все же решился и для своего литературного дебюта избрал форму путевых заметок по образцу булгаринской «Поездки в Парголово 21 июня 1825 года»[1052]: «Нет, без шуток, я делаюсь автором! ‹…› Я решился с 13 февраля [1835 г.] пополудни. И что же меня решило? Булгаринская “Поездка в Парголово”. Статейка эта написана чисто, как все булгаринское. Но тут ничего больше, как поехал, ехал, доехал и назад приехал. Конечно, рассказывает он и что видел, слышал. Но ведь и я буду делать то же» (Д. 59. Л. 43 об.).

Чернавин поддержал своего зятя: «Качай, брат, качай. ‹…› Ты будешь пописывать. А я буду почитывать, да делать свои критические замечания: ибо критиковать написанное всегда легче, нежели самому что написать» (Д. 57. Л. 78). Супруга начинающего автора была настроена скептически: «Каков же мой Андрей Иванович, хочет пуститься перебить Булгарина. Каковы же наши. Но пускай он пишет» (Д. 59. Л. 46 об.). И оказалась права, его работа над сочинением «Прожектер. Быль XIX века» не продвинулась дальше первой страницы.

И лишь спустя 10 лет (с 1845 г.) Чихачев станет помещать статьи в «Земледельческой газете», «Владимирских губернских ведомостях» и «Владимирских епархиальных ведомостях»[1053]. Им будет свойственен тон непринужденного общения с читателями, который был принят в «Северной пчеле». Сам Чихачев так охарактеризовал свою манеру: «Не нужно классиков и авторитета, чтобы понять речь, идущую от души. ‹…› Говорю просто, безыскусственно, что на душе и на сердце имею»[1054]; «…в простоте чувства, но чувства теплого, все желаемое и ощущаемое выразится сильнее и яснее, нежели слогом высоким, витиеватым, с претензиями на ученость»[1055]. К этому он призывал и других корреспондентов: «Будем же плодить, разнообразить, как будто лично беседуем»[1056].

Булгарин был любезен своим почитателям тем, что держался с ними «на дружеской ноге». В дневниках и переписке помещики часто именуют его (единственного из литераторов) другом.

«Булгарин меня тешит, и я в ознаменование моего совершенного к нему благоволения дарю ему прозвище Моя утеха, жалую его преимуществом быть мною читанным всегда прежде других статей, – писал Чихачев шурину. – И когда ты, Яков, подаришь меня его портретом, то поставлю в самом любимейшем месте, чтобы чаще смотреть на него, чтобы чаще любоваться им» (Д. 57. Л. 3). Булгарин – единственный литератор, чьим изображением Чихачев мечтал украсить свой дом. Он изъявлял это желание неоднократно: «Да я бы уж вот скуп на деньги, скуп, а за хороший похожий портрет его синей бумаги (пятирублевой ассигнации. – Т. Г.), право бы, не пожалел! Ведь он моя потеха! Ягода! Ей-же-ей» (Д. 58. Л. 104 об.); «Как только увижу в продаже его портрет, непременно выпишу» (Там же. Л. 179 об.). И это лишь одно из проявлений интереса и симпатии к Булгарину как к человеку, а не только как к писателю.

Надо сказать, что авторы книг, как правило, не вызывали у ковровских помещиков особого любопытства, они даже их фамилии указывали далеко не всегда. Примечательная деталь – в каталоге берёзовикской библиотеки книги располагались по алфавиту заглавий, а не авторов. А вот о личности Булгарина Чихачев составил отчетливое представление: «Мой милый, мой добрый, мой умный, деликатный, смышленый, разнообразный, аккуратный, светский, ловкий, деятельный, солидный, благонамеренный, примерный Фаддей Венедиктович Булгарин. Ах, что это за Булгарин!» (Там же. Л. 104 об.).

Мнение провинциального читателя о Булгарине резко отличалось от его репутации в литературной среде[1057]. Черты морального облика и факты биографии, делавшие его одиозной фигурой в литературных кругах, не были известны Чихачеву. В сельскую глушь не доходили ни злые эпиграммы на Видока Фиглярина, ни компрометирующие его слухи. Не попадали туда «Телескоп» и «Литературная газета» с антибулгаринскими памфлетами. Чихачев судил о Булгарине исключительно по его художественным, публицистическим, литературно-критическим текстам, в которых тот представлял себя добропорядочным гражданином, обожаемым публикой писателем и преуспевающим издателем.

Позже дорожаевский барин укрепился в своих симпатиях к Булгарину, познакомившись с его «Воспоминаниями» (СПб., 1846–1849). А затем отправил книгу Н. Я. Черепанову в село Вильцово Суздальского уезда. Тот принял мемуары «любимого автора» с благодарностью, хотя уже их «читал в “Библиотеке для чтения”[1058] – брал у г-на Секерина» (Д. 99. Л. 80 об.).