Ёжик - [20]

Спускаясь по лестнице, я думал только об одном: "Пусть с ней все будет в порядке! Ну, пожалуйста! Пусть лучше со мной случится плохое, а ее обойдет…"

Во дворе было темно и холодно. Шел снег. Первый снег в этом году. Утром будет красиво.

Не знаю, сколько часов я искал ее. Уже светало, когда я совсем устал, замерз и понял, что больше так не могу. Хотелось как в детстве лечь в большую теплую постель и, согревшись, забыться.

Задребезжал первый трамвай. Как ни странно, это был именно тот, что шел к ее дому. Мне снова показалось, что кто-то там, сверху дергает за ниточки, выстраивает нашу жизнь как ему угодно. Крутит, вертит, смотрит на отчаянные попытки вырваться из бесконечного колеса свершений.

Надоело. Устал.

И все же сел в этот трамвай. Я не мог иначе. Я так хотел приехать и найти ее дома. Я грезил и бредил этим. Всю ночь я ее искал, она сама уже стала иллюзией. Навязчивой идеей. Мне казалось, что это сон. Что если я не найду ее, то сойду с ума, просто не смогу жить дальше. И как это часто бывает во сне, я не мог отделаться от тяжелой, непреодолимой мысли, что все напрасно. Что я нигде и никогда уже ее не увижу. И тем сильнее становилась моя жажда. Встретить ее! Найти… Найти!

Трамвай медленно дребезжал по спящим улицам. Все действительно было белым, прекрасным и непостижимым.

Она спала на своей тахте. Маленькая, свернулась в клубочек, а рядом кошка. Как всегда. Как обычно. Словно и не было этой ночи, словно она приснилась мне. Я молча разделся и лег рядом, крепко ее обняв. И не думая, как Ежик это воспримет. Тревога растаяла вместе с ночной темнотой. Было тепло, тихо и я сам не заметил, как уснул.

Когда я проснулся, бала уже половина первого. Солнце вовсю светило в окно. С кухни доносился жизнерадостный звон посуды и обрывки незнакомых мне песенок в исполнении Анны. Здравствуй новый день.

Еще несколько минут я просто валялся, не думая ни о чем конкретном и важном. Вчерашние поиски казались дурным сном. Я смотрел на пылинки, медленно плывущие в лучах света, слушал, как мурлычет на кухне Ежик, представлял, как она возится там с ложками, кружками и прочей утварью. Покрывало, на котором я уснул, было потрясающе мягким и пушистым, оно так нежно касалось своими ворсинками моей щеки.

Но вечно пребывать в состоянии блаженства человек не умеет. В конце концов, я выбрался из-под пледа, которым меня успела укрыть Ежик, и подошел к окну.

Город действительно был красив. Сверкающая белизна слепила глаза так, что хотелось чихнуть. Все искрилось, и мир казался совершенно новым, не знакомым, не имеющим отношения ко всему, что было раньше с ним самим и с нами в его рамках. Я сладко длинно потянулся, до хруста в костях, до неудержимого стона.

Жить!

Боже, как мне хотелось жить!

Я вдруг понял, как необыкновенно богат, как щедро наделила меня эта жизнь, какой я счастливый…

— Доброе утро! — я не удержался, подошел к ней, обнял крепко-крепко и, не думая о последствиях, прижался губами к тоненькой теплой шее, покрытой нежным пушком. Ежик замерла с чайником в руке и лишь спустя минуту обернулась ко мне и вдруг одарила нежной, как солнечное прикосновение улыбкой.

— Привет… Я тут кофе сварила. Даже не знаю, что из этого получилось…Ну, может тебе понравится… — она смотрела на меня небесно-ясным взором, и не было в нем ни капли вчерашней хандры, ни малейшего признака той бесконечной депрессии, которая, казалось, не кончится никогда.

Я ни о чем ее не спросил.

Счастье было огромным и не оставляло места для слов.

Марта сидела на окошке и щурилась на сверкающий город.