Эйсид-хаус - [63]
– Потому что я сделала ошибку, сын. Ты был ошибкой. Этого никогда не должно было произойти. Ты, твой отец, эти квартиры, где мы жили. Я люблю тебя и Дерека, но мне нужна моя собственная жизнь, сын. Ты не должен был появиться на свет. Я никогда не хотела дать жизнь какому-то Умнику Хитрожопому.
Вижу Алека Бойла и Акулу в белых костюмах. Они проницательно кивают. Затем я вдруг осознал, что пялюсь на экран, и все вернулось на круги своя – это я смотрю мыльную оперу по ящику, а не участвую в своей собственной.
Через некоторые время у меня начались действительно скверные спазмы, так что я забрался под пуховое одеяло и попытался заснуть. Когда вернулся отец, я сказал ему, что, похоже, заболел гриппом, и оставшиеся до возвращения в парк три дня провел в постели.
3
Дружки как опиаты
Я никогда снова не коснусь геры. Это игра неудачников. Каждый встреченный мной чувак, говоривший, будто может это контролировать, либо мертв, либо умирает, либо ведет жизнь, не стоящую жизни. Спятил я, что ли. Все еще дергаюсь тут в дежурке. Уик-энд псу под хвост. Нет, вот спид – это мой наркотик, спид и экстази. Нахуй героин.
Похоже, что вторая смена будет скучной. Книжка про Сатклиффа оказалась вполне удобоваримой. Хорошее чтиво. Правда всегда удивительней вымысла. Сатклифф был натуральный псих. Говнюк еще тот. Совсем крышей поехал чувак. Некоторые вещи ты никогда не сможешь понять, они не поддаются объяснению или рациональному анализу. Я взялся за биографию матери Терезы, но что-то забуксовал. Как-то она меня не очень вдохновляет; крейзанутая тетка. Заявляла, будто лишь исполняет то, что велел ей Бог, а сама как бы и ни при чем. Но точно так же говорил и Сатклифф. Это все просто натуральное дерьмо; люди должны брать на себя побольше личной ответственности.
Какая в парке депрессуха. Он похож на тюрьму. Впрочем, нет. Отсюда можно уйти и отправиться в теплый, уютный паб, но если тебя застукают проверяющие – прости-прощай, с вещами на выход. Нам, парки, платят за присутствие; платят, чтобы мы здесь находились. Не делали что-либо, а просто были здесь. Я сижу в дежурке. Прямо как недоразвитый какой-то.
Раздался стук в дверь. На проверяющих непохоже – они никогда не стучат. Я отворил, и на пороге стоял Рэйми Эрли, глядя на меня с мрачной кривой улыбкой:
– Предатели-роботы все передохли: железные сгнили, живые усохли.
Согласен на все сто. Рэйми либо полоумный, либо гений, а разбираться, кто именно, я никогда и не пытался.
– Как ты, Рэйми? Заходи.
Он ввалился в дежурку. Затем исследовал раздевалки и душевые с тщательностью, сделавшей бы честь самому бдительному парковому инспектору. Он вернулся в дежурку, взял книгу о матери Терезе, удивленно вскинул брови, повертел ее в руках и швырнул обратно на стол.
– Техника есть? – спросил он.
– Да… то есть я имею в виду – нет. Не при мне, типа.
– Хочешь вмазаться?
– Ну, нет на самом деле, то есть я как бы работаю, ну… да, но просто чуть-чуть, типа…
Он приготовил немного геры, и я втерся его машиной. Я начал много думать о плавании, о рыбе. О том, сколько у них свободы, – две трети земной поверхности и все такое.
Следующее, что я осознал: надо мной навис Акула. Рэйми исчез.
– Ключи! – рявкнул Акула.
Я поглядел на него затуманенными глазами. Мое тело казалось коридором, а Акула был дверью в его дальнем конце. Какого черта он имел в виду? Ключи?
Ключи.
Ключи.
Мать Тереза и дети Калькутты. Накормить весь мир.
Ключи.
Ключи открывают двери. Ключи запирают двери.
Ключи.
Звучало клево.
– Ключи.
– У тебя они вообще есть? Ключи? – спросил он. – Давай, сынок, время закругляться. Не соскучился, что ли, по дому родному?
Я начал вынимать ключи из кармана – не мою связку с дубликатами, а их связку. Не соскучился, что ли, по дому родному?
Мама, где ты?
– Это мой дом, – заявил я ему.
– Ты не в себе, приятель. Ты выпил? – Он придвинулся ближе и принюхался; ничего не унюхав, озадаченно хмыкнул и вгляделся в мои глаза пристальнее. – Тебя унесло, как чертова бумажного змея, сынок. На чем ты? На этой травке, что ли? Так на чем?
Я на планете Земля. Мы все. Все жалкое земное отребье. Я, Акула, мать Тереза, Сатклифф… Я протянул ему ключи.
– Господи Иисусе! Ты даже не можешь говорить, да?
Иисус Христос. Еще один земляшка. Это планета Земля. Акула и я; человеческие жизнеформы, существующие на одной и той же планете в этой вселенной. Оба особи доминирующего вида на планете Земля. Люди устроили всякие разные структуры, организации, чтобы управлять нашими жизнями на этой планете. Церкви, нации, корпорации, общества и все такое дерьмо. Одна из подобных структур – муниципалитет. Частью его является Управление отдыха и развлечений, а в управление входит Парковая служба. Человек, известный как Акула (гуманоид, ассоциирующийся собратьями-гуманоидами с существом иного вида вследствие наблюдаемого сходства с означенным существом по внешнему образу и повадкам), и я сам участвуем в экономической деятельности. Нам платят крохи, чтобы поддерживать структуру человеческого общества. Наша роль маленькая, но неотъемлемая часть мистического и дивного целого.
– Мы должны играть роль…
– Что? Что такое?
Это — книга, по которой был снят культовейший фильм девяностых — фильм, заложивший основу целого модного течения — т. н. «героинового шика», правившего несколько лет назад и подиумами, и экранами, и студиями звукозаписи. Это — Евангелие от героина. Это — летопись бытия тех, кто не пожелал ни «выбирать пепси», ни «выбирать жизнь». Это — книга, которая поистине произвела эффект разорвавшейся бомбы и — самим фактом своего существования — доказала, что «литература шока» существует и теперь. Это — роман «На игле».
Рой Стрэнг находится в коме, но его сознание переполнено воспоминаниями. Одни более реальны – о жизни Эдинбургских окраин – и переданы гротескно вульгарным, косным языком. Другие – фантазия об охоте на африканского аиста марабу – рассказаны ярким, образным языком английского джентльмена. Обе истории захватывающе интересны как сами по себе, так и на их контрапункте – как резкий контраст между реальной жизнью, полной грязи и насилия, и придуманной – благородной и возвышенной. История Роя Стрэнга – шокирующий трип в жизнь и сознание современного английского люмпена.
Уэлш – ключевая фигура современной британской прозы, мастер естественного письма и ниспровергатель всяческих условностей, а клей – это не только связующее желеобразное вещество, вываренное из остатков костей животных. «Клей» – это четырехполосный роман воспитания, доподлинный эпос гопников и футбольных фанатов, трогательная история о любви и дружбе.
Может ли человек полностью измениться? Самый одержимый из давно знакомых нам эдинбургских парней, казалось бы, остепенился: теперь он живет в Калифорнии с красавицей-женой и двумя маленькими дочками, стал успешным скульптором, его работы нарасхват. Но вот из Эдинбурга приходит сообщение, что убит его старший сын, — и Бегби вылетает на похороны. Он вовсе не хотел выступать детективом или мстителем, не хотел возвращаться к прошлому — но как глубоко внутрь он загнал былую агрессию и сможет ли ее контролировать?.Впервые на русском — недавний роман «неоспоримого лидера в новой волне современной британской словесности» (Observer), который «неизменно доказывает, что литература — лучший наркотик» (Spin).В книге присутствует нецензурная брань!
«Игры — единственный способ пережить работу… Что касается меня, я тешу себя мыслью, что никто не играет в эти игры лучше меня…»Приятно познакомиться с хорошим парнем и продажным копом Брюсом Робертсоном!У него — все хорошо.За «крышу» платят нормальные деньги.Халявное виски льется рекой.Девчонки боятся сказать «нет».Шантаж друзей и коллег процветает.Но ничто хорошее, увы, не длится вечно… и вскоре перед Брюсом встают ДВЕ ПРОБЛЕМЫ.Одна угрожает его карьере.Вторая, черт побери, — ЕГО ЖИЗНИ!Дерьмо?Слабо сказано!
Впервые на русском – новейший роман «неоспоримого лидера в новой волне современной британской словесности» (Observer), который «неизменно доказывает, что литература – лучший наркотик» (Spin). Возвращаясь из Шотландии в Калифорнию, Бегби – самый одержимый из давно знакомых нам эдинбургских парней, переквалифицировавшийся в успешного скульптора и загнавший былую агрессию, казалось бы, глубоко внутрь, – встречает в самолете Рентона. И тот, двадцать лет страшившийся подобной встречи, донельзя удивлен: Бегби не лезет драться и вообще как будто не помышляет о мести.
«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.