Эйфория - [24]

Шрифт
Интервал

Несколько раз я уже пускался в путь, но через час поворачивал назад, уговаривая себя, что пока слишком рано, что на озере Там меня не ждут, что гости им сейчас совсем некстати. Я буду назойливым занудой, вваливающимся к ним в то время, когда они пытаются уложить в семь месяцев работу, требующую целого года. Живи они поближе, я мог бы заскочить ненадолго, предлог-то всегда найдется. Фен говорил, что не прочь взять меня с собой на охоту, но если бы он говорил серьезно, то уже прислал бы весточку.

Я предполагал, что Фен не обладал настойчивостью Нелл, но у него острый ум, талант к языкам и пытливый, тонкий, почти художественный взгляд на многие вещи. Он обратил внимание на то, как киона переворачивают на берегу свои каноэ, укладывая рыболовные снасти с одной стороны. Как скамьи перед алтарем в деревенской церкви, заметил он, и теперь я не могу отделаться от этого образа.

Кажется, я полюбил их, полюбил обоих, как может полюбить ребенок. Я тосковал по ним, как они никогда не будут тосковать по мне. Они были друг у друга. Они не знали, что такое проторчать двадцать пять месяцев в одиночестве в этой лачуге. Нелл провела на Соломоновых островах полтора года, но она жила в доме губернатора и его жены и могла общаться с их друзьями и гостями. Фен в одиночку работал у добу, но он ведь упоминал, что в середине экспедиции ездил в Кернс на свадьбу к брату, да? Его дом находился всего в тысяче миль.

Мальчишки на улице теперь забавлялись с луком и стрелами, выбрав в качестве мишени плоды папайи. У одного из них лопнула тетива, он сбегал в заросли, притащил стебель бамбука и, пользуясь только руками и зубами, отодрал тонкую полоску, привязал к луку и вернулся к игре.

Нелл и Фен развеяли мои мысли о самоубийстве. Но с чем я остался? Неистовое влечение, безудержный прилив чувства, в котором я не видел смысла, стремление, которому, казалось, нет названия, кроме “хочу”. Я хочу. Непереходный глагол. Дополнения нет. Нечто, противоположное желанию умереть. Но столь же невыносимое.

9


20/1 Наблюдаю за тем, как женщины ловят рыбу, едва занимается рассвет. Их лодки скользят по черной глади воды; над кормой, где стоят горшки с горящими углями, поднимаются серебристо-голубые колонны дыма; густые внизу, они истончаются и постепенно сходят на нет. Некоторые из женщин бродят по грудь в холодной воде, проверяя верши. Другие забираются в каноэ погреться у маленьких очагов.

Вчера мы получили свои персональные ритмы, которыми о нас будут говорить щелевые барабаны[21]. Для нас неожиданно устроили целую маленькую церемонию. Ритм Фена – 3 сильных медленных удара, а потом 2 быстрых. Мой – 6 очень быстрых ударов, это как шаги, пояснили нам, изображает мою торопливую походку. Мужчины из клана Малун & Сали танцевали, а старуха, сидевшая рядом со мной, жаловалась, что молодежь совсем не знает правильных движений.


24/1 Наш дом еще не готов, но теперь по утрам ко мне приходят ребятишки и все те, кто хочет рисовать или играть в шарики, согласные при этом на мучения в виде моих непрерывных расспросов. Они смеются надо мной и передразнивают, но покорно отвечают на вопросы. Слава богу, слова у там короткие – 2&3 слога, в отличие от 6-слож. слов мумб., – но я не рассчитывала на 16 (только учтенных) родов. Фен ничего не записывает, он впитывает слова, как солнечный свет, и каким-то непостижимым врожденным чутьем усваивает синтаксис. Он умудряется отлично объясняться, над ним гораздо меньше склонны смеяться, потому что он мужчина, и он выше ростом любого из них, и именно он раздает соль & спички & сигареты.


30/1 Из Порт-Морсби прибыл наш багаж, а заодно наша почта. Одно-единственное письмо от Хелен. За тот же период времени она получила от меня штук 30. Две странички. Не оправдало даже почтовые расходы, не стоило и на марку тратиться. По большей части о своей книге, почти завершенной. И в самом конце вскользь: “Я сейчас с девушкой по имени Карен, на случай, если Луиза тебе уже рассказала”. Луиза так и сделала, разумеется. Очень прохладное письмо. А мои к ней все еще полны извинений & сожалений & смятения. Иногда я просыпаюсь ночью с мыслью: она бросила Стенли ради меня. Сердце заходится – а потом я вспоминаю, что все уже позади, и вижу, как она стоит на набережной Марселя в своей голубой шляпке и смотрит, как я схожу по трапу под руку с Феном. Вечером у Герти она спросила, кем я предпочитаю быть в паре – тем, кто любит чуть сильнее, или тем, кто любит чуть меньше. Сильнее, сказала я. “Не в этот раз, – шепнула она мне на ухо. – Я всегда люблю больше”. А я не сказала: “Но я люблю без стремления обладать”. Потому что тогда не знала разницы.

Наши пожитки заняли три длинные лодки, которые, должно быть, царапались бортами, пробираясь по узким каналам. Люди там решили, что это набег, и мы с трудом успокоили их. Обилие современных предметов изменило отношение к нам (хотя пока никаких признаков “безумия Ваилала”[22] не наблюдается), и мне жаль, что мы не заказали побольше бумаги & сладостей, которых щедро наобещали. Но я счастлива получить наконец матрас & свой стол, мои рабочие инструменты, краски & куклы & целые коробки карандашей, чтобы никто больше не дрался за фиолетовый, & пластилин & карты.


Еще от автора Лили Кинг
Писатели & любовники

Когда жизнь человека заходит в тупик или исчерпывается буквально во всем, чем он до этого дышал, открывается особое время и пространство отчаяния и невесомости. Кейси Пибоди, одинокая молодая женщина, погрязшая в давних студенческих долгах и любовной путанице, неожиданно утратившая своего самого близкого друга – собственную мать, снимает худо-бедно пригодный для жизни сарай в Бостоне и пытается хоть как-то держаться на плаву – работает официанткой, выгуливает собаку хозяина сарая и пытается разморозить свои чувства.


Рекомендуем почитать
Остап

Сюрреализм ранних юмористичных рассказов Стаса Колокольникова убедителен и непредсказуем. Насколько реален окружающий нас мир? Каждый рассказ – вопрос и ответ.


Розовые единороги будут убивать

Что делать, если Лассо и ангел-хиппи по имени Мо зовут тебя с собой, чтобы переплыть через Пролив Китов и отправиться на Остров Поющих Кошек? Конечно, соглашаться! Так и поступила Сора, пустившись с двумя незнакомцами и своим мопсом Чак-Чаком в безумное приключение. Отправившись туда, где "розовый цвет не в почете", Сора начинает понимать, что мир вокруг нее – не то, чем кажется на первый взгляд. И она сама вовсе не та, за кого себя выдает… Все меняется, когда розовый единорог встает на дыбы, и бежать от правды уже некуда…


Упадальщики. Отторжение

Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.


Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).